В это утро Вера проснулась на добрый час или даже полтора позже, – она была утренним человеком, стопроцентным жаворонком, – но привычной для этого времени суток лёгкости сейчас в себе не чувствовала. Она поняла это даже не вставая.
Не хватало только разболеться, – вспомнив о заказной статье, подумала Вера. Но тут же улыбнулась, заметив про себя, что какие только глупости не приходят в голову здоровой, образованной женщине сорока с небольшим лет, стоит ей только проснуться позже, чем обычно.
Для этой улыбки у неё имелись некоторые основания. Дело в том, что Вера, – если не считать нескольких пустяковых простудных историй в межсезонье, – вообще крайне редко могла пожаловаться на своё здоровье.
Поднимаясь со своей двуспальной кровати, где она пребывала много лет одна, Вера направилась в ванную. Она была уверена, что стоит ей только выйти на свежий воздух, где в палисаднике ещё не осыпались розы, и вдоль навеса плетёт свои косы совсем ещё юный виноград, а на заднем дворе, напоенным до предела в этот час солнцем, наливаются живительным соком груша, слива и яблоня, – как всё это непонятное состояние уйдёт. По крайней мере, практически всегда именно так и было.
Снимая прозрачную, ночную рубашку, она что-то ощутила на своей коже. Вера провела ладонью по груди и разглядела тонкую и длинную, искрящуюся в потоке света паутинку. И в ту же минуту она вспомнила свой сон.
Вообще, чисто технически, больше всего сон этот напоминал кошмар. Но только вот страха она почти не ощущала. Во сне она лежала в гамаке, подвешенном на высоте, между двумя деревьями и неспешно раскачивалась. Вера даже узнала эти деревья. Ещё бы – ведь они высажены ею собственноручно! Это были любимые слива и яблоня, только спустя года два, а то и три.
И лёжа в невесомом гамаке, она видит, как сверху на неё опускается огромный, мохнатый паук. У него были огромные, блестящие глаза, с оранжевой обводкой, – глубокие и одновременно прозрачные, – тёмный провал рта, большое, мягкое и тёплое брюшко. Вера почувствовала это, когда он опустился ей на грудь.
Так вот откуда эта тяжесть, – промелькнуло у неё в голове.
Странно, но она почти не испугалась. То есть страх, конечно, был, но он каким-то загадочным образом растворялся под давлением совсем других чувств: потрясения, любопытства, ощущения нереальности происходящего и… какой-то своей избранности.
Вера не смогла бы точнее объяснить, но это было именно так. И во сне, и после пробуждения, – особенно после того, как она вспомнила, что ей снилось, – её не покидало чувство, что всё это не случайно. И что скоро в её жизни произойдёт что-то крайне для неё важное. Потому что по-другому просто не может быть.
Она думала об этом, когда смотрела, как зачарованная в огромные, круглые, отливающие тёмной медью глаза гигантского паука. Она думала об этом даже когда он стал раздуваться на глазах, медленно увеличиваться в размерах, а она почувствовала, что гамак, в котором она лежит, не гамак вовсе, а паутина: мягкая, клейкая, невероятно прочная, которая бережно, но крепко обхватила её со всех сторон. Она лежала неподвижно не потому, что действительно не могла пошевелиться, а из-за опасения, что не сможет этого сделать.
А паук всё рос, всё увеличивался, нависая над ней. Он касался её лица и шеи мохнатыми, мягкими ворсинками. И только, когда он стал таким огромным, что заслонил собой солнце, она стала задыхаться от тяжести в теле и… проснулась.
–2-
Во дворе у Веры было солнечно и уютно. Всё-таки июнь – чудесный месяц, – подумала она. Лёгкая, давно отцветшая сирень кланялась ей из своего угла у забора. Стройные, высокие розы – алые, кремовые, жёлтые, – приветливо кивали своими пышными, яркими головками. Миниатюрная ёлочка в центре палисадника, свежая, с нежно-салатными отростками-пальчиками, добродушно царствовала в окружении бордовых пионов. А здесь, рядом с домом, под навесом, на цветной, нарядной плитке мирно соседствовали с «местным» населением иноземные гости: разлапистая пальма в пузатой, расписной кадке; превратившийся в небольшое деревце, затейливо изогнутый фикус Бенджамина; парадная аллейка из тёмно-малахитовых туй и изящных кипарисов; амаранты и бегония; клеома и бальзамин…
Она глубоко вдохнула, потянулась вверх, сделала несколько разминочных упражнений и улыбнулась. Здесь, в своём дворе, на своей территории, она всегда чувствовала себя хорошо. Что бы при этом не происходило в жизни. Это было её убежище, её крепость, её место силы. Здесь она заряжалась энергией, пополняла ресурсы, отдыхала, – даже когда работала, – и неизменно восстанавливалась.
Вера любила свой дом. Часто ещё не выйдя за калитку, она уже начинала скучать. Её неумолимо тянуло обратно. Она не признавалась в этом до конца и самой себе, но если бы только было возможно, она гораздо охотнее вообще не выходила бы из дома. Но и сейчас ей, в конце концов, удалось так организовать свою профессиональную и социальную жизнь, что покидать пределы своего заветного пространства приходилось не так уж и часто.
Когда-то в молодости Вера была замужем, но очень быстро