Манекен, изображавший ребенка, лежал у самой ограды. Двор давно зарос травой, и голубоглазая кукла с намертво приклеенной улыбкой покоилась на травяном одеяле. Из-за этого сцена напоминала пикник, хотя к груди манекена была прикреплена надпись: «Жертва». У Пак Хечжон мелькнула мысль, что мальчик мог точно так же улыбаться всего за минуту до гибели. Он оказался в этом доме, скрытом от людских глаз, вместе с обожаемым учителем тхэквондо, и наверняка испытывал бурный восторг от приключения, так что улыбка не сходила с лица.
– Как таких тварей только земля носит! – не выдержал стоявший рядом с ней старик. Его трясло от негодования.
Следователь взглянул на наручные часы и коснулся плеча мужчины, поторапливая начать. Тот наконец перестал смотреть в одну точку, покорно опустился на манекен и руками, которые были не только скованы наручниками, но и связаны веревкой, взялся за шею куклы. Фотографы, заранее забравшиеся на стремянки, приступили к работе, засверкали вспышки.
Толпа всколыхнулась, с разных сторон раздались крики:
– Убийца!
– Сдохни!
– Покажи лицо!
Одни бранились, другие плакали. Мужчина поднял голову и медленно осмотрелся вокруг. Его руки по-прежнему сжимали пластиковое горло манекена. Было невозможно понять, о чем мужчина думает, – лицо скрывали маска и низко надвинутая бейсболка, – но когда он повернул голову, Пак Хечжон показалось, словно она услышала его мысли: «Что все это значит?.. Что я здесь делаю?..» Утреннее солнце, пробиваясь сквозь пышную листву, рисовало пятнистый узор прямо на участниках действа.
Следователь заставил мужчину подняться. Полиция получила все, что хотела. Члены семьи не присутствовали на следственном эксперименте, и потому обошлось без драмы. На лицах в толпе, пристально следившей за происходящим, читалось разочарование. Люди переговаривались, сообщая друг другу, что следующим местом будет один из лесистых холмов в Пхочхоне, где преступник закапывал трупы детей. Когда мужчина направился к полицейскому фургону, толпа хлынула ему наперерез. Ринулись в атаку и вооруженные микрофонами журналисты, началась неразбериха. Пак Хечжон застыла, обозревая громогласный переполох с беспристрастностью камеры.
Небо внезапно почернело, подул сильный ветер. Воздушный поток подхватил старые газетные листы, брошенные возле дома, и перенес прямо к ногам. Пак Хечжон присела на корточки, чтобы рассмотреть пожелтевшие страницы. Разобрать дату мешали грязь и поблекшая типографская краска; Пак Хечжон подумала, что газете не меньше двух лет. Она пробежала глазами по заголовкам статей, набранным жирным шрифтом. Какого-то мужчину зарезали прямо на дороге без видимой причины, кого-то посадили в тюрьму по ложному обвинению.
– Ничего не меняется, – пробормотала она.
Собственный голос показался ей незнакомым. Ощущение чужеродности было каким-то образом связано со временем. Как если бы человек из прошлого услышал голос из будущего и пытался осмыслить это в настоящем. Как если бы произошло сводящее с ума, непостижимое временное смешение.
Все еще сидя на корточках, она оглянулась. Продолжавшая бесноваться толпа выглядела почти сюрреалистично. Пак Хежчон поднялась. Разминая затекшие ноги, она заметила под одним из тыквенных листов яркий налитой плод. Он висел прямо у ворот ограды, дотянуться было проще простого. У Пак Хечжон быстро забилось сердце. Гладкий оранжевый шар казался единственной реальной вещью из всех, что ее сейчас окружали. Она приблизилась к воротам и потянулась за тыквой.
– Что вы делаете?
Пак Хечжон обернулась на голос. На нее усталыми глазами смотрел детектив. Безмолвно она указала пальцем на тыкву. Прямо на кончик пальца упала первая капля дождя.
Дождь не прекращался. Начавшийся сразу после следственного эксперимента, он все усиливался и с наступлением темноты полил как из ведра.
Пак Хечжон перевернула скумбрию на сковородке. Из радио над раковиной лилась медленная лиричная композиция, телевизор в гостиной передавал новости, телевизор в спальне, настроенный на канал телемагазина, рекламировал спортивные тренажеры. Эстрадный певец, диктор новостей и продавец телемагазина словно соревновались в том, у кого голос громче. Гвалт заглушил бы даже звон телефона, но лицо Пак Хечжон было безмятежно, как у человека, наслаждающегося тишиной.
Накрыв стол на двоих, она зашла в комнату сына. Семин спал за столом, сжимая в руке карандаш. Школьные каникулы еще не закончились, но он занимался на дополнительных курсах. Пак Хечжон взяла раскрытую тетрадь. Похоже, сын готовился к дискуссии о том, стоит ли фокуснику делиться секретами сценической магии. Семин писал, что стоит. «Когда человеку одинноко, магия может заменить друга». Выведенные карандашом слова пронзили ее в самое сердце. Ошибка в слове «одиноко», которой она ни у кого раньше не видела, казалось, подчеркивала одиночество сына.
Ей