Волчик. Анна Кир

диковатую лет семи, сжимает маленькую ладонь в своей. И как его угораздило так вляпаться? Ему не то что ребёнка, он сам себе бы и кота не доверил. Но вот Сашка стоит в коридоре его однушки, зыркает опасливо, руку не вырывает. Ей всяко с ним милее, чем в детском доме. И племянница это понимает.

      – Заберёшь или нет? – рявкает женщина, подпирая внушительные бока.

      Он морщится, потирая переносицу, башка от вчерашних посиделок с мужиками просто раскалывается. Хорошо хоть проспался, не тащит спиртом на весь район.

      – Рай, какой мне ребёнок? Ты серьёзно сейчас? – хрипит, смиряя её недовольным взглядом.

      – Так не моя сестра померла! Я б с радостью Наташке её отдала, да сам знаешь, как дела обстоят, – говорит тёть Рая, опускает мясистые пальцы на поверхность стола. – Давай так, Студнев: либо в детский дом, либо к тебе. Мне тоже нянчиться некогда, своих внуков трое.

      Юлька с мужем попали в аварию, никто не выжил. Дочка их тогда с бабушкой была, а ту от новостей хватил инфаркт. Так Серёга потерял и сестру, и мать. Хотя, можно считать, он потерял их куда раньше, когда связался «не с теми людьми», как любила говорить матушка.

      Вентилятор мерзко жужжит, усиливая мигрень, ему хочется завалиться спать часов эдак на пять, но едва ли скоро получится. Рая – соседка матери с верхнего этажа, работает в опеке. И, раз так получилось, сразу связалась с ним.

      – Куда я её? Ей сколько там: четыре? – отпирается он, прикидывая в памяти возраст мелкой. Видел её в последний раз у родильного дома. С Юлькой они не то чтобы хорошо ладили.

      – Семь, Студнев, мог бы запомнить, – огрызается тёть Рая. – Как куда? В квартиру твою. Жилплощадь есть. Неужто племяшку бросишь?

      Он выдыхает. Серьёзно? Семью не заводит из-за работы, а тут дитё без матери. Не с собой же на разборки брать. Мужики засмеют, да и небезопасно.

      – Я пью, дома не бываю, – кривится Серёга, не зная, как лучше отказать.

      – Бросишь, – ультимативно заявляет женщина, придвигая к нему папку с документами. – Тут подпись поставишь, в суд явишься, там помогу.

      Он упирается локтями в колени, кладёт на руки тяжёлую голову. И ведь, правда, как мелочь в детдом отправить? Юлька его с того света проклянёт. Похороны ещё организовать надо. Чёрт!

      Сашка глядит на него исподлобья, от еды отказывается. Он со злостью бросает ложку в суп, на скатерть попадают жирные капли.

      – Ну и голодай! – настроение отвратное. Салаги какие-то денег у начальника заняли, а ему идти долг выбивать.

      – И буду! – девчонка вздёргивает подбородок, сверкая глазищами серыми, совсем как у покойной Юльки. У Серёги они синие – в отца, а сестра унаследовала цвет от матери.

      Таращится волчиком. Не взрослым хищником, совсем щенком: опаслив этот взгляд, недоверчив, точно ждёт подлянки какой от него. Не плачет ведь, пусть, наверное, и должна. Это ведь нормально: реветь, когда теряешь близких.