Лена достойной ученицей оказалась и, что немаловажно, чрезвычайно трудолюбивой, очень последовательной, фантастически наблюдательной и способной свои наблюдения в систему превратить. Так вот, в сентябре она была в очную аспирантуру зачислена, а одновременно с этим в нашем отраслевом журнале её первая статья появилась, и, что вполне в стиле профессора Чертова, была она там единственным автором. Смысла статьи её я не понял, для меня всё то, чем они занимались, а потом описывали, было сплошной абракадаброй, как для первоклассника тригонометрия с её синусами и косинусами, тангенсами да котангенсами. Но в научном мире она произвела эффект разорвавшейся бомбы, непонятно из чего сотворённой. На неё начали ссылаться, а один весьма уважаемый в том мире итальянский профессор даже назвал принцип, который Лена выявила, симптомом Лены Ларцевой, ни больше и ни меньше.
Грозов после этого на учёном совете, Чертову прямо в глаза глядя, заявил, что они, хирурги, считают, что Лене Ларцевой в аспирантуре делать нечего, чужое место она там занимать будет, а пора утвердить тему её докторской диссертации, поскольку меньшее её недостойно. Вот пусть профессор Чертов ей часть своего кабинета уступит, а в аспирантуру надо его, Грозовского, парня, очень даже способного, определить. Все, как всегда, засмеялись, а Грозов привычно сделал вид, что обиделся – мол, не понимают его.
Такую вот девочку мне удалось себе в заместители привлечь. За ней я был как за каменной стеной, всё она и знала, и понимала, и сделать могла. Но кое-что ей всё равно объяснять пришлось, в курс некоторых специфических вопросов вводить.
Именно на это я остаток того дня в своём институте и потратил.
Домой без сил явился. Непонятно почему, но измотался вконец. Вроде и не делал ничего сверх того, что обычно, а вот надо же. Даже есть не хотел. Так, сел у стола посидеть да в тарелке не помню с чем лениво поковырялся, а затем на диван переместился и тут же отключился, как будто несколько дней не спал. Часа через три проснулся совсем свеженьким и вполне работоспособным. На часы глаза бросил – смотрю, маленькая стрелка стремится большую на самой верхушке циферблата догнать, значит, полночь вот-вот будет. В квартире тишина, жена с сыном в царстве Морфея пребывают, а у меня ни в одном глазу. Встал, на кухню пошёл, дверь прикрыл осторожно, чтобы не скрипнула, и свет зажёг.
Из-под моих ног во все стороны десятки сверчочков малюсеньких, недавно на свет божий появившихся, но бесподобно шустрых разбежались, пытаясь от меня по углам попрятаться. Но не на того нарвались: пока они метались,