Лизочка на лодке. Ольга Ефимова-Соколова

ужки, зато были толстые стекла. Бабушка долго носила их, подвязывая резиночкой, пока мама не сходила с ней к доктору и не купила новые. За конфеты я давала посмотреть через очки ребятам в садике и теперь думала, как же незаметно вытащить их из кармана обратно.

      Очки удалось добыть после завтрака, когда Марь-Иванна покрикивала на ковыряющего манную кашу Павлика. Каждый раз, засовывая ложку в рот, он забавно давился, и я все ждала, что будет. Но он проглатывал нечто рвущееся из него наружу и снова умоляюще смотрел на воспитательницу.

      Дождавшись, когда терпение у Марь-Иванны лопнуло и она выхватила несчастную тарелку и разразилась кащеевским криком, я притерлась к ее правому боку и быстро засунула руку в оттопыренный карман. Очки прилипли к измазанным в каше пальцам и выскочили наружу вместе с отчаянно бьющимся сердцем. Зажав их под мышкой, а заодно придерживая рукой сердце, я попятилась к шкафчикам и налетела на Машеньку, несущую к мойке пустую тарелку и чашку с компотом. Эта разиня рухнула как подкошенная, подбив меня под колени. Она умудрилась полностью уделаться желтой жижей и разбить тарелку на миллион красивых осколков.

      От ее громкого рева и криков Марь-Иванны я чуть не оглохла, но вовремя уползла к шкафчикам и подсунула под них очки. После этого никакие крики воспитательницы мне страшны не были. Пока мы всей группой ползали и собирали осколки, Марь-Иванна отстирывала желтые пятна на нарядном платьице с бантиком. Машенька всхлипывала и бубнила что-то про уродину в чепчике, которая ее толкнула. А я тихо ликовала. Ведь, наклонившись к Машеньке, Марь-Иванна выронила из кармана сверло. Я засунула его в носок и заулыбалась.

      Моя единственная садиковская подружка Галя придуманную шутку оценила бы. Но Галя была далеко – на соревнованиях по фигурному катанию. Для меня, которую выгоняли из всех спортивных секций, фигурное катание было равносильно полетам в космос. Но вернемся на землю.

      2. Сверло

      На день рождения папа всегда дарил мне инструменты. Вернее, те сказочные предметы, которые лежали у него на столе, а у меня изображали то телефон, то собаку, то кроватку для кукол, то волшебное зеркальце. Его стол стоял в углу нашей комнаты, и с него часто летела стружка, шурупы и гаечки. Уютным солнышком в темноте горела настольная лампа, принесенная с работы, о чем свидетельствовала задорная надпись на плафоне: «На работе не было печали, ежедневно что-то отмечали». Драгоценными камнями на столе лежали золотистые янтарики канифоли1, которые пахли сосной, когда папа расплавлял их паяльником. Мама ворчала, подметая возле папиного стола, но сделать ничего не могла. Папа постоянно что-то паял, сверлил и пилил и не разрешал ничего на столе трогать.

      Вот только кошка Кика этого не знала и однажды, нанюхавшись разлившейся у мамы валерьянки, начала нарезать круги по комнате. Сначала она бегала поперек комнаты – с серванта на шкаф и на диван, где мне почти удалось ее ухватить. Тогда она стала бегать вдоль комнаты – с дивана на стол и на шторы.

      Когда на шум прибежала мама и согнала Кику со шторы, кошка рванула на папин стол и на особенно крутом вираже снесла его коробочку со сверлами, паяльник и кружку.

      Когда папа вернулся домой, паяльник с пылинками канифоли, кружка с отбитым краем и почти целая коробочка со сверлами стояли на своих местах. Заметив неладное, папа запер орущую дурным голосом Кику в ванной, а нас с мамой снарядил на поиски пропавших сверл. Два нашла мама, одно я, а на еще одно напоролся папа. Так что к стихающему «Мау! Мау!» Кики добавилось папино «Ай!» и еще несколько слов, значения которых я не знала, а потому записывала их печатными буквами на листик и прятала за ножкой стола. Родители часто говорили: «Вот вырастешь – и узнаешь!» – и не хотели мне объяснять значения этих слов, и я решила пока записывать их, чтобы узнать потом, когда вырасту.

      В пятницу, 20 мая – я специально спросила дату у мамы – я очень хотела быть красивой. А связанное тетей платье, в котором я выглядела как бочка, совсем не сочеталось с моим представлением о прекрасном и с белой косынкой, прикрывавшей бритую голову. Поэтому я засопротивлялась и даже немного поревела, за что мама поставила меня в угол.

      Так как все углы у нас в комнате были заняты мебелью, стояла я между диваном и папиным столом. Чтобы не терять времени даром, я решила узнать, смогу ли я поднять папину гирю, которая пылилась там же. Гирю удалось лишь слегка качнуть. Зато за ней я нашла последнее пропавшее сверло и взяла его себе в награду.

      На этом мое стояние в углу закончилось, так как мама спешила на работу и пообещала забрать меня пораньше, если я надену злосчастное платье. Мне пришлось уступить, ведь не было ничего более прекрасного, чем уйти из садика пораньше. Тем более что без Гали там было не так весело.