– Леда, что я говорил о прыжках из окон? – требовательно спрашивает высокий мужчина с гладкой лысиной. Лохматая каштановая борода и внушительный живот делают его похожим на плюшевого медведя, из-за чего я частенько лезу к нему с объятиями. Но не сегодня. Сегодня у меня просто нет на это времени.
– Не прыгать, пока не надену красивую обувь для церемонии? – пищу я. Будь проклят мой высокий детский голос! Он всегда звучит так, словно я на нервах. Но вообще-то, если хотите знать, я всегда спокойна. Возможно, поэтому родители подумывают заколотить моё окно.
– Папочка! Папуля! – в спальню влетают двое малышей. Мак и Нелла – мои надоедливые младшие брат и сестра. У обоих русые растрёпанные шевелюры и вечно грязные пальцы. Этими грязными пальцами они и цепляются за ноги отца, увлекая его от меня.
Он кряхтит и щиплет меня за нос:
– Иди, готовься с остальными. Я не хочу, чтобы самая классная из моих дочерей плохо выглядела на церемонии.
Он отворачивается от меня, уделяя всё внимание малышам, а мне остаётся только хандрить, пока они заливаются смехом. Ну и ладно. Пожалуй, я сделаю, как он просит, раз уж прокрасться мимо не получается. Я проталкиваюсь в посудную лавку, примыкающую к фасаду нашего дома, принадлежащую моей семье.
Первым меня встречает крепкий запах мха. А сразу за ним – звон крошечных стеклянных фигурок, тесные мощёные булыжником стены и неприветливые витрины, обычно служащие обозначением входа в лавку. Сегодня здесь собралось много людей. В смысле – в лавке всегда много людей, ведь вместе с мамой и папой нас самих получается девять человек. Но сегодня мы пригласили ещё и соседей. Шум и гам стоит такой, что меня снова тянет сигануть в окно. Дети спорят о том, какие именно кожаные перчатки без пальцев следует надеть, пока женщины вплетают им в волосы морские цветы, а мужчины толкут ягоды в деревянных кадках. Все суетятся в преддверии сегодняшней церемонии выбора, но к чему такое усердие, если мы опоздаем и Небесный всё равно нас не заметит? Как он может выбрать лучшее Солнце, не посмотрев всех кандидатов?
Я вздыхаю. Меньшее, что я могу сделать, чтобы хорошо выглядеть перед Небесным, – надеть сандалии. А после, возможно, снова попробовать сбежать. Я нехотя протискиваюсь поближе к детишкам, дерущимся из-за перчаток. Сандалии должны лежать на полках прямо за ними.
– Я хочу тёмные! – сопит одна из девчонок.
– Но они мои, бабушка купила их для меня, – не сдаётся мальчик.
– Эй, малышня, – вклиниваюсь я.
– Она сказала, что я могу их надеть.
– И мне сказала, – настаивает другая девчушка.
– Ну-ка, кыш, дайте пройти! – я срываюсь на крик.
Наконец дети обращают на меня внимание и пятятся, образуя просвет в густой толпе. Чувствуя вибрацию потных тел, напирающих мне на плечи, я тянусь к полкам, где лежит пара кожаных сандалий. Как вдруг маленький мальчик с пухлыми щёчками хватает их прямо у меня из-под носа. Это Гэбриэль. Мой второй младший брат. Хихикая надо мной, он улепётывает играть со своими друзьями. Тьфу ты! Закатив глаза, я шарю под полками в поисках другой пары. Вот тогда-то до меня и долетают шепотки.
– Кто эта девочка? Та, что кричала? – интересуется высокая девушка. Меня бросает в жар, а тело напрягается как струна.
Мне казалось, Мира запомнила моё имя. Мы же болтали с ней вчера.
Мальчик рядом с Мирой пожимает плечами:
– Даже не знаю. Наверное, одна из дочерей Руби. Я помню, Алек говорил, что у него есть две младшие сестрёнки.
Шероховатая поверхность полок неприятно щекочет ладони. Я никак не могу нашарить сандалии.
– Серьёзно? Ещё одна сестра? – она слегка наклоняет голову. – У Руби так много детей, что я запоминаю только интересных.
Интересных? Я чуть не плачу, выбираясь из оравы ребятишек. Всё это глупости. Кучка ребят постарше не заставит меня грустить перед церемонией.
Подойдя к банке, украшенной голубыми цветочками, я всё равно сникаю. Внутри запотевшей стекляшки ничего не осталось. Ну, здорово! Единственная девочка без морских цветов в волосах, я стану посмешищем Валенда! И тогда Небесный уж точно меня не выберет.
Я перегибаюсь через прилавок, чтобы весёлая женщина, окружённая стайкой подруг, меня заметила. Она смеётся, заплетая волосы какой-то малышки, и её смех звоном отражается от стеклянных статуэток, горшков и чашек.
– Мама! У тебя есть ещё…
– А потом я объяснила ему, куда бы ему следовало… – как ни в чём не бывало, продолжала она.
Я сердито топаю ногой, и женщины наконец-то оборачиваются в мою сторону, но всё равно словно не видят. Их затуманенные