Учитывая критику в свой адрес в ХХ в., современный гуманизм, особенно внимательно следит за тем, чтобы не стать очередной «духовной» обузой для человека, очередной утопией и идеологией. С другой стороны, он, как одна из современных версий антропоцентрического мировоззрения, во избежание превращения в нечто эгоцентричное, нарциссическое или перфекционистское, вменяет себе в обязанность держаться в рамках здравого смысла и не уходит ни в область эзотерического и трансцендентного, ни в область элитарного.
Границы этих требования предполагают максимально ясное и трезвое понимания феномена человека, выяснение того, чем он может быть помимо мировоззрения, профессии и совокупности социальных ролей, что есть собственно человек как человек, не обремененный многообразными содержаниями внутреннего мира или даже культурными традициями. Иначе говоря, встает задача прояснить, с чего начинается человек, как он становится человеком, каково его аутентичное бытие или существование.
Для гуманизма этот поиск важен и по его внутренним причинам: ему нужно четко знать, каково его отношение к человеку, на каком основании он может сказать ему: попробуй примерить к себе меня как мировоззрение. При этом гуманизм должен сказать ему, чем он – как «изм» среди других «измов» – хорош и чем плох. Возможно, даже опасен, если захочешь стать и быть гуманистом. Но чтобы сказать это, важно знать, кому гуманизм говорит это. Что такое в этом смысле «пред» или «внемировоззренческий» человек, к которому он идет со своими, как предполагается, ценностями и возможностями? Насколько правомерно гуманистическое предложение, гуманистический проект для человека?
Многим такая постановка вопроса о человеке покажется неправомерной, невозможной или идеалистической. Но, утрируя их возражения, можно сказать: «Человек есть то, что он ест, пьет, слушает, видит, носит в себе, на себе…». Но так мы никогда не дойдем до человека.
Я исхожу из определенного метафизического предположения, что человек – это прежде всего личность, нечто не редуцируемое, имеющее в себе что-то такое специфическое и базовое, что составляет если не его неизменную природу, то его актуальный, данный здесь-и-теперь потенциал, собственно человеческую жизненную силу, разворачивающуюся как становление и бытие человека.
Если это хотя бы отчасти справедливо, то тогда нужно представить себе общую картину «архитектуры» человека, его внутреннюю динамику. А с практической точки зрения важно предложить минимальные психологические, интеллектуальные и мировоззренческие процедуры становления и роста личности, хотя бы во имя ее свободы и аутентичности, во имя ее возможности и права самой стать и быть собой.
Вот почему читатель найдет здесь и философию, и психологию, и мысли о гуманизме, и даже феноменологическую (не нормативную) «технологию» программы «стать собой».
НЕМНОГО ИСТОРИИ О ПЕРЕХОДЕ ОТ ИДЕИ К ЧЕЛОВЕКУ
Если живешь относительно долго (кажется, я могу это сказать о себе – уже 70), то обретаешь историю. Свою собственную, в том числе и историю идей, обитающих в сознании. Некоторые из этих историй короткие, некоторые длятся десятилетиями, меняясь, перерастая в другие или врастая в другие, даже противоположные по содержанию. Процесс этот понятен и вполне прост. Если думаешь о чем-то, и это не дает тебе покоя, то не исключено, что находится решение, открывается какое-то продолжение хода мысли, возникает цепочка решений, а с нею – история идеи или проблемы.
Есть у меня одна такая история, начало которой трудно вспомнить, но хорошо знаю, что возникла она из смутной неудовлетворенности относительно любых мыслей или идей. Наблюдая за жизнью идей, я понял, что идея, с одной стороны, как таковая бессильна, а с другой, – кажется всесильной, когда «овладевает массами». Но после некоторого периода идейного (идеологического или «духовного») насилия над ними она неизбежно терпит фиаско, будучи и в начале этого насилия над людьми и при своем издыхании извращенной и де факто признающей бессилие реализовать себя. И хотя мысль о немощи мысли перед лицом бытия и ее негативной мощи в отношении людей казалась слишком неопределенной, она обрела поддержку, упав на тексты Шестова, неустанно обращавшего внимание на «власть идей».
Перемены в России конца прошлого – начала нынешнего, XXI века также обострили вопрос об идеях, их трансформациях в индивидуальном и общественном сознании. Так, остро переживалось крушение идеи «научного социализма» и вообще марксизма как «науки» и «высшего достижения мировой культуры». Это переживание было полярным: почему такой властной оказалась в России идея марксизма-ленинизма или социализма (как ни крути, а верили в нее