Дом с яблоневым садом. Ника Сурц

упаковывая своё свадебное платье, в котором три дня назад, сияя от счастья, запрыгивала вместе с Глебом в этот поезд. За окном высокий горный склон, усыпанный белоснежным цветением боярышника, сменился сначала зарослями кизила и орешника, потом – речной долиной, укрытой зелёным покрывалом папоротника, а после показался миниатюрный водопад.

      – Уважаемые пассажиры, наш поезд прибывает…

      Мой муж Глеб, не дослушав объявление, резко задвинул дверь купе и взял меня за руку. Щедрое южное солнце ослепило моего мужа даже через окно в коридоре вагона, и он, зажмурившись, прошептал:

      – Вот увидишь, тебе понравится мой город.

      На перроне нас встретил загорелый таксист, погрузил наш багаж, дождался, пока мы, смеясь, сядем в машину, и повёз по узкому извилистому серпантину к дому Глеба. Я опустила стекло, чтобы услышать шумное течение бурной горной реки и почувствовать её лёгкую прохладу, но этот воздух, наоборот, теснил моё дыхание от трепетного восторга – ведь всего через несколько минут я впервые в жизни обрету свой дом.

      Таксист свернул по бездорожью, солнце уже медленно скатывалось в ущелье, и вокруг становилось мрачно.

      Но моя тревога сразу прошла, как только вдали показался старенький двухэтажный дом с черепичной крышей, окружённый пышным яблоневым садом. Он стоял, скромно и безмятежно, на усыпанной ландышами земле. Рядом уютно расположились две кованые скамеечки, а у подъезда сидел пушистый рыжий кот.

      Я сделала первый робкий шаг в свой новый дом и в свою новую жизнь…

      Зацепив последний крючок на шторе, спрыгнула с подоконника и пошла на подозрительный звук в маленьком холле. На картонные коробки, которые мы только начали разбирать, капало с потолка. Воды становилось всё больше, и на полу образовывались грязные лужи.

      – Нееет! – сказала я, остановившись среди мокрых коробок в растерянности.

      Кто-то постучал. Я, боясь поскользнутся, прошлёпала по лужам и открыла входную дверь.

      Передо мной на лестничной площадке стоял темноволосый лохматый молодой мужчина.

      – Только выпустили, а уже топишь! – выглядывая из соседней двери, обратилась к нему пожилая соседка.

      Лохматый брюнет принял боксёрскую стойку и громко зарычал. Женщина пренебрежительно фыркнула и тихонечко закрыла дверь. Я от неожиданности попятилась назад, но мужчина уверенно наступал, рычание становилось громче.

      Его жёсткие черные кудри-спиральки затряслись от напряжения, а тяжёлый взгляд уже не отрывался от моих глаз.

      – Мигель! Фу! – крикнул кто-то из двух парней, спускаясь со второго этажа по скрипучей деревянной лестнице, – я сказал «фу!»

      Тот, кого назвали Мигелем, не реагировал, он подходил ко мне всё ближе.

      Я пятилась назад, пока мои ноги не очутились в воде. Услышав плеск, Мигель тряхнул головой, словно удивился и разом сбросил с себя напряжение, перестал рычать. Я обернулась и издала какой-то непонятный звук: то ли сожаления, то ли отчаяния. Рядом показалась лохматая голова Мигеля.

      На полу в тёмной воде плавали мои работы для фотовыставки «Необычный город», медленно, словно корабль с пробоиной, погружался на дно снимок с изображением ночного стадиона.

      Лохматый замер. Отодвинув меня, он сделал большой шаг и бережно поднял намокшую фотографию. Несколько секунд Мигель разглядывал этот снимок, потом протянул его мне и выбежал на улицу.

      – Ушёл? – приоткрыв дверь, спросила соседка. – А то я в глазок смотрю, смотрю…

      – Кто этот парень?

      – Это Мигель, он не в себе, живёт на втором этаже со старенькой бабушкой, его часто забирают лечится.