Жемчужница и песчинка. Эмилия Тайсина. Читать онлайн. Newlib. NEWLIB.NET

Автор: Эмилия Тайсина
Издательство:
Серия:
Жанр произведения: Современная русская литература
Год издания: 2015
isbn: 978-5-906792-07-5
Скачать книгу
ошо знаем – единственно себя…

      Но если единственная „открывшаяся действительность“

      есть „я“, то, очевидно, и рассказывай об „я“

      (если сумеешь…)»

В.Розанов. Опавшие листья. Короб первый.

      «Homo sum, humani nihil…»

      Часть I. Гемма

      Я – непонятный, непонятый монстр.

      Слав не пою, напоказ не молюсь.

      Не испугаюсь трубы Йерихонской,

      Но нестерпимой любви убоюсь.

      Робкой, воинственной девочкой в латах

      Я проезжаю апрельскую ночь.

      Казус природы, я светлой Паллады

      И умудрённого Ареса дочь.

      Я святотатственно старые вина

      В жадные лью молодые мехи.

      Маленькой пандой, лисой неповинной

      Вольно брожу, сочиняю стихи.

      Страсти людские читаю привычно,

      Судьбы людские, скучая, сужу.

      Я – злоязыкий и добрый язычник,

      Звёзды слежу, да на ложе лежу.

      Всех понимать я имею сноровку,

      Без различений приветствую всех.

      Низким грехом я считаю издёвку,

      Даром небес – иронический смех.

      Все до единственной клятвы нарушив,

      Слогом свободным сплетаю стихи

      Без усилений, а дух – и душу —

      Мне заменяют душ и духи.

      Пролог. Нача́ла

      31.12.94

      Начать я предполагаю с тоста, ибо через минуту пойдет последний час этого года.

      Пусть ломается все, что не в силах атаковать и терпеть, а значит, жить. Пусть все, что вознамерилось уйти и угрожает мне этим, действительно уходит. И пусть сохранится все жизнеспособное и приносящее плоды. Мне надо втолковать прежде всех самой себе: яблоня, стоявшая, как ей казалось, в полном цвету (и так подряд двадцать пять лет или более!) давно уже уронила лепестки на землю. Она уже может, а следовательно, и обязана давать яблоки: «все отдай» – вот что должно стать разумным девизом зрелости. Тогда ей простится. И зачтется. Нет, разумеется, не зачтется, – бойтесь зачетов! – бойтесь признания заслуг! – бойтесь тех, кто сочтет себя обязанным вам, это кратчайший путь к искренней неприязни, ибо человек любит и ищет того, кому сделал добро, а не наоборот! Не зачтется; но наверное уж, простится.

      «Душа покрывает себя позором, когда не в силах устоять против наслаждения или страдания». Марк Аврелий. Размышления. Книга вторая. (Это в – третьих; а во – первых, она покрывает себя позором, когда возмущается против устройства мира).

      Хотелось бы мне иметь основания объявить себя стоиком. Но нет. Нет. Слишком много у них о божественной мудрости и о смертной тени. Не будь этого, я бы, конечно, им подошла. Но не будь этого – не будет и стоиков.

      Зачем я пишу?

      Чтобы не нужно было заново все рассказывать каждому новому встречному. Напишу все свои привычные притчи, замечания, все «экспромты», передам надоевшие «спонтанные» переживания по школе Станиславского и замолчу. Пусть себе читают. А я, может быть, отдохну.

      Так или иначе, этих сказов не очень много. Например, боюсь забыть сказ про застоявшихся коней; про багровый закат, похожий на конец света, совершенно не вмешивающийся в обыденную жизнь; про обманутых девиц, воспитанных на Инсаровой и Карениной и превративших свои литературные жизни в specifc kind of hell on this earth… И еще боюсь забыть просто словечки, какие-то удачные mots: «неистово верить = истово верить», «опускаю руки = подымаю руки»… или вот еще: «I am a misfortune – teller». Или: «детективная логика Аристотеля». Еще: «я пользуюсь среди своих детей (и учеников) пререкаемым авторитетом». И совсем недавно, буквально ведь сегодня, что-то еще такое удачное пришло в голову… забыла… Может быть, «ты прав, как иногда»?

      Какой сегодня темный новогодний праздник, весь в лужах с грязным песком. И мы одни. Правда, он купил елку, а это даже поневоле радость и не всегда удается; и кроме того, заходил в гости Наиль с ребенком. Какой именно Наиль – это уместный вопрос. Который Наиль Абузарыч. Чуть натянуто шутил; и Ленара ругал за исчезновение. (Слабое удовлетворение: а вот меня сегодня Ленар навещал – да, навещал, и с поздравлениями!)

      Странно все. Передо мной на столе стоят и лежат такие противоречивые вещи: гусь – хрустальная ваза, флакон французских духов и маленький Дед Мороз немецкого вида, коробка губных помадок, том английских стихов, томик «Размышлений» и маникюрные ножницы. Еще много разных бумаг. Ренат не смог бы больше снять семейный фильм: непродуманный интерьер. (Да он и нездоров. И я нездоров. Как это было у Тимура: «Моя голова! Ты слышишь меня?!») Нестройный и неразумный лепет этих вещей ничего значительного не говорит ни обо мне, ни о времени. И глубоко стоит в душе привычная печаль. Лишь изредка ее колеблют порывы решимости.

      Половина двенадцатого. Вдруг он решил уже сейчас открыть шампанское. Сперва я противоречила; а зачем? В самом деле, пойдем и выпьем.