– Уводи детей, госпожа! Да поскорее!
С каких это пор он осмеливался приказывать супруге Хорива Киевского?
Однако гордая княгиня не возмутилась. Подхватив на руки Милу, стала скликать сыновей. Позвала и Ясноока – но куда там! Пусть княжичи прячутся за женскими подолами, а он, Ясноок, сын викинга! Его место на заборолах крепости – там, где надлежит быть воинам. Не оборачиваясь на окрик княгини, размахивая деревянной секирой, мальчишка помчался за Бьоргульфом.
Звуки рога по-прежнему тревожно прорезали тишину жаркого полудня. Отовсюду спешили воины-руосы, на ходу застегивая шлемы, подвязывали наручи, половчее перехватывая оружие. Ясноока грубо толкали. Кто-то сказал, чтобы убирался прочь, укрылся за запорами. Но мальчишка, цепляясь за поручни сходней и протискиваясь между мужчинами, все же вскарабкался на площадку смотровой башни над воротами.
Однако его заметили и тут.
– Уведите прочь Эгильсона! Чего щенок вертится под ногами?
Однако Ясноок клещами впился в перила площадки.
– Мама… Там мама!
Он уже видел ее: без шлема, с развевающимися по ветру светлыми волосами. Конь ее несся вскачь, с разбега влетел в воду – туда, где был брод через реку Стугну, на подступах к крепости Витхольм.
Столпившиеся наверху воины закричали, ободряя всадницу. Ясное дело – отважная жена предводителя Эгиля не станет без причины устраивать столь бешеную скачку. Вместе с несколькими воинами она уходила от врага, и хотя преследователей еще не было видно, но со стороны бора за Стугной уже долетал гомон и слышался глухой гул копыт приближающейся погони.
Что бы это могло быть? Кто дерзнул напасть на воинов, служащих киевскому князю Хориву?[2]
Вспенивая воды Стугны, беглецы миновали брод и, нахлестывая коней, ринулись на поднимающуюся к Витхольму дорогу. И тотчас на противоположном берегу показались преследователи. Все новые и новые верховые выныривали из зарослей. Впереди, яростно вопя, скакал воин в шлеме с позолоченными рогами, и в Витхольме его тотчас узнали.
– Оскальд! Дождался своего часа в Киеве, Рюриков пес…
– А вон и киевляне с ним. Боярин Гурьян со своими людьми… И Вавила с дружиной. Да провалятся эти предатели в леденящую Хель!..[3]
– Что ж, похоже, нас ждет славная распря стали![4] – почти весело проговорил кто-то. – Покажем же этим киевлянам, что не зря мы ели хлеб Хорива Киевского!
Ясноок не слушал. Его грызла тревога. Где же отец – сильный и бесстрашный ярл[5] Эгиль? Как он допустил, чтобы эти люди напали на маму?
Однако сколько мальчик ни вглядывался в тех, кто приближался к крепости, отца не заметил.
Погоня не отставала, хотя беглецы уже прогрохотали галопом по первому из мостков через рвы, окружавшие Витхольм. Один из спутников жены ярла, выпрыгнув на ходу из седла, перерубил веревки, и мосток взмыл вверх, мигом превратившись в заслон. Конь не замедлил бега и помчался за остальными, и спешившемуся воину ничего не оставалось, кроме как кинуться к остаткам срубленных на подступах к крепости сосен – так он мог хотя бы добраться до ближайших зарослей, укрыться в лесу. Однако пущенная кем-то из преследователей стрела настигла его – и воин рухнул, покатившись по склону в одну из ям-ловушек.
Витхольм – бревенчатая цитадель северных наемников князя Хорива – стоял на холме и был неплохо укреплен. На крутых склонах и подступах к стенам располагалось немало потайных ям-ловушек с заостренными кольями на дне, чтобы конные не могли вплотную приблизиться к крепости. Три ряда рвов с мостками, которые в любой момент могли превратиться в заслоны, служили следующей линией укреплений. По пути беглецы успели перерубить веревки, удерживающие еще два мостка, – и всякий раз смельчакам приходилось платить жизнью за несколько выигранных мгновений.
Наконец и преследователи были вынуждены сдержать коней. Они еще находились вне досягаемости стрел, пущенных со стен крепости, но заслоны и ловушки уже начали делать свое дело. Едва последние трое беглецов оказались на подъемном мосту у крепостных ворот, воины на заборолах перевели дыхание. Заскрипели канаты, поднимая мост, стражи навалились на створки, закрыли, и огромные бревна-засовы легли в свои пазы.
Всадница едва не рухнула на руки бросившихся к ней руосов. На ее щеке кровоточила ссадина, светлые пряди упали на лицо, плащ был изорван, а на облегавшей торс кольчуге виднелись следы крови и конская пена.
– Скорее! – Она задыхалась. – Мы должны быть готовы! Оскальд не отступит. Киевские бояре посулили сделать его князем, и теперь мы ему как кость в горле. Старого Хорива Оскальд сам поднял на копье… А жрецы Велеса[6] восславили убийцу…
– А где наш ярл? Вальгерд, ради всех богов – скажи, что с Эгилем?
Лицо женщины исказила судорога. С трудом проглотив ком в горле, гордо вскинула голову.
– Мой муж умер как герой, оставшись