«Надеюсь, он у него отсохнет!» – зло пишу в ответ и, прежде чем успеваю подумать, жму на стрелочку отправить.
Оля в ответ присылает закатывающий глаза смайлик. О моей ненависти к Гадаеву ей, конечно, известно, но она каждый раз либо закатывает глаза, либо цокает языком. Третий вариант, в котором она убеждает меня, что я «просто не присмотрелась» меня устраивает меньше всего.
Конечно, я присмотрелась! За все-то годы, что мы знакомы.
Тем более должность личного помощника и ассистента предполагает едва ли не ежеминутное присутствие рядом с боссом. Да я даже если чего-то раньше не знала, то теперь знаю о Гадаеве абсолютно все. Размер одежды, обуви, что он предпочитает есть на завтрак, какие девушки в его вкусе и, главное, какую марку презервов он использует. Ну и размер знаю, XXL. Да, такая информация, к сожалению, тоже хранится в моей голове. Причем, достаточно было лишь единожды исполнить это распоряжение, чтобы она осталась там навсегда. Но почему-то я только сейчас ее складываю со словами подруги? А, вспомнила почему! Когда провизор на меня в тот раз завистливо и уважительно посмотрела, я про себя решила думать, что босс их на вырост покупает. Не хотела представлять, как щедро он одарен.
Так что я присматривалась. Гадаев не нравится мне в любом ракурсе. В шикарном иссиня черном костюме и в халате, надетом на голое тело, с идеальной утренней укладкой и с мокрыми после душа волосами, злой и добрый, хотя добрым за год работы бок о бок я его еще не видела. Любым. Я его ненавижу так сильно, что иногда мне кажется, это чувство меня уничтожит.
«Он еще у себя?» – пишу Оле.
У меня свой кабинет, а она – его секретарша. Сидит в приемной, отвечает звонки и решает, пускать ли посетителей. Я бы с радостью прочитала что-то похожее на «Он уже ушел», но Оля отвечает совсем не это.
«У себя. Сидит в одиночестве со своим большим членом…»
Нет, это невозможно!
После работы я обязательно уточню у нее, с чего она взяла, что у него большой, но пока мне не остается ничего, кроме как подняться и последовать в кабинет к генеральному. Документ нужно подписать и завтра с самого утра отправить. Планирую сделать это по дороге на работу. Надеюсь, Гадаева не сильно разозлит мое опоздание.
В приемной натыкаюсь на Олю с переброшенной через плечо сумкой.
– Ты все? – уточняю. – Подождешь меня пару минут? Пойдем домой вместе.
– За мной Славик приехал, так что прости. Полчаса уже ждет меня у входа. Завтра обязательно с тобой пойдем, – обещает и, чмокнув меня в щеку, убегает.
В пустой приемной я остаюсь одна. Долго растягивать экзекуцию не имеет смысла, поэтому быстро подхожу к двери, несколько раз стучу костяшками по деревянному полотну и, опустив ручку вниз, юркаю внутрь. На несколько мгновений замираю, потому что из ярко освещенной приемной резко попадаю едва ли не в кромешную темноту. Собираюсь выйти, решив, что Оля меня разыграла и Гадаев давно ушел, но торможу, услышав:
– Проходите!
Да так инфаркт схватить можно! В это мгновение ненавижу его еще сильнее.
– Я принесла документы на подпись, – копирую его обычный ледяной тон. – Придется включить свет.
– Проходите, Ева. У меня на столе есть светильник. Думаю, его будет достаточно для подписи.
Решительно шагаю в направлении стола. Его очертания угадываются в тусклых лучах света, просачивающихся сквозь не до конца закрытые жалюзи. Шлепаю документы на поверхность и жду. Силуэт Гадаева в кресле почему-то не могу рассмотреть, а когда его голос звучит сзади меня, едва не падаю в обморок.
Я уже говорила, что ненавижу его?!
– Вы же знаете, что просрочили отчет? Его ждали сегодня к вечеру.
– Они получат его завтра. Я нашла ошибку и пришлось ее исправлять.
– Меня не волнует первопричина, Ева. Меня не устраивает итоговый результат.
Сжимаю зубы и делаю глубокий вдох. Удивляюсь, как за год работы здесь мне не понадобились услуги стоматолога и психолога. А еще сексопотолога, потому что я почему-то начинаю задыхаться, а теплая волна бьет в низ живота, наливая его приятной тяжестью. Это что, возбуждение? Нужно поскорее отсюда выбираться, пока в этой кромешной темноте я не посчитала Гадаева единственным достойным кандидатом на мое тело.
– Ничего не скажете в свое оправдание?
Я лишь упрямо поджимаю губы, забывая о том, что он меня не видит. Извиняться и оправдываться не планирую. Отчет делал другой человек, а я всего лишь довела его до совершенства.
– Они получат отчет завтра.
– Это не тянет на оправдание.
Тон Гадаева меняется. Я пока не могу уловить, что именно слышу в его голосе, но точно знаю, что он звучит не так, как обычно. По-другому. Так, словно лед, навечно застрявший в его глотке, внезапно начал таять.
– Знаете…
Я поворачиваюсь, намереваясь высказать Гадаеву все, что о нем думаю, вот только он не дает и шанса. Стремительно сокращает между нами