Мощным и раскатистым звоном каминные часы известили о том, что минула очередная четверть часа. Гитлер чувствовал, как у него за спиной в нетерпеливом ожидании переминаются с ноги на ногу участники совещания, но та навязчивая мысль, что жужжала где-то в подсознании, упорно не хотела воплощаться в конкретное содержание, а мозг категорически отказывался усваивать увиденное. Ибо в подобное действительно невозможно поверить – изрядно выцветшие, но отчетливо проступающие на древнем пергаменте краски до мельчайших деталей передавали рельеф и береговые линии островов и континентов, ниспровергая тем самым дарвинские сказки о сотворении мира.
Это неразрешимое противоречие поглотило Гитлера целиком. Своим воистину звериным чутьем, выработанным за долгие годы борьбы, он чуял, что карта на пергаменте заключала особую тайну, которая сама всплыла из глубины веков и легла на его стол вполне осязаемой вещью. И случилось это как раз тогда, когда он, Адольф Гитлер, без единого выстрела, но одной лишь своей волей! – добился ликвидации Чехословакии. В то время как большинство рейхсверовских генералов уверяли его в том, что Германии при попытке захвата Чехословакии грозило неизбежное поражение.
В его памяти всплыла картинка вчерашнего дня, когда начальник штаба Верховного главнокомандования генерал-полковник Кейтель пришел к нему с докладом:
– Мой фюрер, в результате блистательно завершившейся операции по взятию Чехословакии нам достались тысяча пятьсот восемьдесят два самолета, пятьсот одно зенитное орудие, две тысячи сто семьдесят пять пушек, семьсот восемьдесят пять минометов, сорок три тысячи восемьсот семьдесят шесть пулеметов, четыреста шестьдесят девять танков, свыше одного миллиона винтовок, сто четырнадцать тысяч пистолетов, один миллиард патронов, три миллиона снарядов и другие виды военной техники и снаряжения, достаточного для вооружения сорока немецких дивизий!
Голос Кейтеля осип от возбуждения, глаза его горели, но Гитлер раздраженно отмахнулся от его патетики:
– Сорок дивизий?.. Много это или мало, Кейтель, если иметь в виду, что мне их нужно более двухсот?! Полнокровных и отменно вооруженных!
– Но… мой фюрер, людских ресурсов для реализации этого плана явно недостаточно.
– Оставьте, Кейтель! Если следовать наставлениям фон Фрича и Бломберга[2], то их будет недостаточно даже с учетом мобилизации ресурсов ряда стран континентальной Европы! – Гитлер заходил по кабинету, отчаянно жестикулируя. – Какие же вы недоумки! Вам и в голову не приходит, что ваша эра позиционных войн с длительным противостоянием армий подошла к концу!
Он круто развернулся, и воспаленный взор фюрера пронзил Кейтеля.
– Я, Адольф Гитлер, поставлю весь мир на колени, не растрачиваясь на «обмен любезностями» в открытых сражениях! Молниеносные войны, – вот мой рецепт построения тысячелетнего рейха! Отныне – я его главный стратег!
Довольно отметив побледневшее лицо Кейтеля, он возвысил голос:
– Массированными бомбардировками авиации и дальнобойной артиллерии я сотру с лица Земли любые укрепрайоны, целые города! Мои бронированные кулаки, как нож сквозь масло, будут проходить любую оборону, а это значит, что длительность войн отныне будет определяться протяженностью шоссейных дорог противника и запасом дневного хода моих танков! Для тех же, кто рассчитывает на мнимую неприступность, укрывшись за проливами и океанами, мои ученые готовят ошеломительные сюрпризы…
…Тот вчерашний разговор с Кейтелем лишний раз подчеркивал необходимость поиска нестандартных решений, и вот теперь – эта карта. Древняя посланница…
Шумно выдохнув, он еще раз окинул взглядом пожухлый пергамент:
«Да! В этой карте должна быть сокрыта та тайна, которая предопределит ход событий на много лет вперед. Уж если Провидению было угодно сделать меня, безвестного венского художника, фюрером всей германской нации, то кому, как не тому же Провидению, наделить своего избранника всеиспепеляющей мощью?!»
При этой мысли кровь вдруг забурлила в жилах. Она вселила в тело такую стремительную легкость, что он сразу ощутил в себе полную причастность к происходящим по воле Провидения событиям.
Гитлер отстранился от стола и с вожделением потер руки:
– И все же, профессор, каков действительный возраст этой карты?
Голос Гитлера нарушил гнетущую тишину в кабинете совершенно неожиданно, но профессор Кнолль проявил завидную выдержку:
– Видите ли, англичане, завладевшие в тысяча девятьсот двадцать девятом году одним из фрагментов этой карты, приписывают авторство турецкому адмиралу