Однако этот подсознательный процесс во мне развивался своим чередом, и однажды я, сам не зная почему, купил билет, собрал вещи, сдал квартиру – и полетел обратно. Несколько пересадок, шумный Шереметьево, непривычный гул родной речи… в областном центре пришлось пересесть в поезд. Как же я отвык от этих реалий! Хотя по миру много всего насмотрелся, и кое-где значительно худшего, чем тут. Но всё равно сидел, как пришибленный, рассматривая, как мои сограждане заваривают лапшу быстрого приготовления, кроют правительство, ругают детей… Я ощущал себя чужим. Ещё более чужим, чем там, за границей.
Отец встретил меня на вокзале лично. Мама не поехала, но минут пять рыдала на моей груди дома, без конца причитая, как же я изменился и на кого же их покинул.
– Ты надолго? – спросил батя.
Я пожал плечами. Принял душ, переоделся и отправился гулять по городу. Сам не знаю, чего искал. Ноги принесли меня к знаменательному месту – детскому дому, где я когда-то познакомился с НЕЙ. С Настей. Девушкой, которая изменила меня и всю мою жизнь, но сама трусливо сбежала. Мы с ней совершили, наверное, ужасное дело – не знаю. Но думаю, нести эту ношу было бы лучше вместе. Я много злился на неё там, когда выживал один, когда было тяжело и даже голодно. Мне казалось, что она обязана быть со мной, поддерживать меня, нянчить, как этих брошенных кем-то детей.
Я нажал кнопку звонка, и калитка распахнулась. Я шагнул внутрь, проследовал знакомым путём ко входу в административную часть, нашёл открытый кабинет. Постучал.
– Здравствуйте!
– Добрый день! – ответила ухоженная, но неприятная на лицо женщина лет пятидесяти. – Чем могу помочь?
– Я хочу узнать про одну девушку… Она ходила к вам волонтёром… года три назад я с ней здесь познакомился, а потом…
– Настя Кудрявцева! – резковато перебила она меня. – Она давно к нам не ходит. Как уехала к себе в деревню, на сносях уже, с тех пор и не появлялась.
Я споткнулся о странное слово:
– На чём уехала?
– На сносях! Ну, незадолго до родов! Там и осталась, наверное, ребёнка растить.
Мне уже стало не по себе, но необходимо было уточнить:
– А когда это было?
Женщина пожала плечами:
– Примерно два года назад, может, чуть больше. Да, весной это было, а сейчас осень. Значит, два с половиной года назад.
Я принялся судорожно отсчитывать девять месяцев от нашего с ней расставания. Весна…
Но ведь этого не может быть! Не могла она сразу после аборта забеременеть!
– Я могу вам ещё чем-то помочь? – с лёгким раздражением уточнила женщина, видя, что я завис.
– А она… вышла замуж? – проблеял я. – Ну, за отца реб-бёнка? – это слово оказалось удивительно тяжело произнести.
– Вот этого не могу сказать! Кольца не видела, – добавила она презрительно.
Я вышел оттуда ещё более пришибленный, чем раньше. В десять раз. Или в сто.
ОНА НЕ СДЕЛАЛА АБОРТ?! Или это всё-таки чужой ребёнок?
Первый вариант не укладывался у меня в голове. Как она могла? Почему мне не сказала? Как, вообще, юная девушка, которая жизни не видела, может решиться на такое – рожать и воспитывать ребёнка в одиночку – я не представлял. Точнее, этого не представлял "старый я". Новый такого повидал в жизни, что перестал чему-либо удивляться. Но тут, видимо, от погружения в старую среду, меня перещёлкнуло. Уезжая за границу, я и на секунду не мог предположить, что Настя решится на такое. Это безумие, невероятная тяжесть, практически крест на всей жизни..!
Чёрт, и как же узнать наверняка, не разбередив старые раны?
Никак. У нас не было общих друзей, я не знаю её родственников. Не попрусь ведь я к родителям Вени с таким дурацким вопросом о собственной бывшей девушке! Да они могут ничего и не знать, как эта из детдома.
Надо ехать. В Николаевское.
Чтобы собраться с силами и мыслями, мне понадобилось два дня. За это время я в ускоренном темпе прошёл все стадии принятия неизбежного: вероятность того, что этот ребёнок мой – процентов 90, а может, и больше.
У меня есть ребёнок. Плоть от плоти моей. Кровь от крови моей. Он родился и рос без меня, потому что я был слабым трусливым человеком.
Я злился и на Настю. Почему она не сказала? Разве я не имею право знать? Провинился, да, но чтоб так…
Конечно, трясясь в электричке по родным железным дорогам, я не был ещё в принятии. Меня разрывали на части очень противоречивые чувства. Мой сын или дочь – я хотел его или её узнать, но ведь это будет совсем чужой ребёнок, не знающий меня. Мне и так было бы сложно привыкать к роли отца, а в подобных условиях