Антиутописты – великие пророки.
– Почитай мне вслух, – попросил Кирилл через время.
Он любит слушать мой голос. Я аккуратно достала книгу и села в кресло. Приглушив радио на минимум, Кир расположился на полу вместе с Джаксом. Как два ребенка. Оба приготовились слушать. Я прочистила горло и торжественно произнесла:
– Станислав Лем. «Солярис». Прибытие. В девятнадцать ноль-ноль бортового времени…
Текст можно было принять за научную статью, если бы не явное присутствие персонажей и сюжета. Он был насыщен терминами, но это лишь прибавляло ему увлекательности. Атмосфера повествования была именно такой, какую сейчас просила моя душа. Я знала, что Лем, прежде чем создать художественный текст, просиживал за научными первоисточниками ровно столько, чтобы понимать тему не просто как писатель, а как специалист в этой области. Научная фантастика – это всегда больше, чем литература. А «Солярис» содержал в себе не только строгую научную обоснованность, но и гроздь философских и нравственных проблем. В моих глазах это выводит текст на новый уровень.
Когда горло у меня пересохло, мы с Киром поменялись местами. Но прежде, чем он начал читать, я спросила:
– А ты бы смог убить существо, которое явится к тебе как точная копия меня: моя внешность, характер, память?
– Я бы не смог, будь оно лишь внешне на тебя похоже, – поежился Кир. – А ты?
– Только если бы оно попыталось меня убить.
Лежа на полу, я вполуха слушала Кира, думала о том, что я недооценивала Лема, и мне было хорошо. Я мечтала, чтобы однажды в будущем некая пара влюбленных села точно так же, как мы сегодня, и читала друг другу книгу моего авторства. Как же хочется создать нечто ошеломительное, талантливое, как Лем, как многие другие любимые писатели. Чтобы мои книги изучали в школе, в институтах.
Зачем это мне? Откуда это стремление? Тщеславие? Слишком низко. Кому и что я пытаюсь доказать? Творит ли писатель ради известности, признания, или ради чего-то еще, никому (даже ему) неведомого и постоянно от него ускользающего? Что это за чувство, как его описать, как обозначить? Реализация своих способностей. Удовлетворение. Полезность. Нет, слишком просто. На деле все гораздо сложнее. Гораздо невесомее.
Писательское честолюбие – хитроумно устроенный механизм на вечной тяге, который никогда не сломается, но непонятно, как он работает, кем собран, и кто впихнул мне его вместо сердца.
– Лиз, ты слушаешь?
– А?
– Я думал,