– Сергей Юрьевич, спуститесь, пожалуйста, к нам, – резкий голос медсестры приемного отделения окончательно прогнал его дремоту. – Срочно.
– Сейчас иду, – произнес Сергей Окулов. А про себя подумал:
«Вот ведь угораздило! И что там случилось? Нельзя, что ли, было подождать пару часов, когда откроются поликлиники? Ни раньше ни позже!»
На кушетке в хирургической смотровой сидела старушка в темно-серой куртке и сером пуховом платке. А рядом на полу сиротливо стояли ее войлочные бурки. Взглянув на босые ноги больной, хирург понял: это, как говорится, не поликлинический случай. Гангрена левой стопы с переходом на голень. Вовремя же ее привезли! Ведь если в ближайшие часы ампутировать больную ногу, жизнь больной можно спасти. Хотя это и сопряжено с риском – она уже стара. Кстати, сколько ей лет?
– Это мне только по паспорту девяносто пять годов, – пояснила старушка, увидев, как врач, пробежав глазами первую страницу ее истории болезни: «Анисимова Мария Ивановна, 1928 года рождения…», потянулся рукой к лежащему тут же паспорту, словно не веря в возможность подобного, после чего удивленно воззрился на нее. – А на самом-то деле мне сейгод[1] всего лишь девяносто первый пошел…
Вот как?! Хотя разве это имеет значение? Больной уже за девяносто. Целесообразно ли делать ей столь серьезную и травматичную операцию, как ампутация конечности? Ведь больная может просто-напросто не пережить ее. Или умереть от послеоперационных осложнений. В таком случае, стоит ли причинять лишние страдания заведомо обреченной пациентке?
Размышления хирурга прервал голос старушки:
– Доктор, скажите, ведь я поправлюсь? Мне к весне обязательно надо поправиться…
– А почему именно к весне? – спросил врач, в душе смеясь над наивностью больной. В самом деле – ведь она одной ногой уже стоит в могиле! А надеется выздороветь!
– Да как же? – похоже, старушка была удивлена, что человек в белом халате, по возрасту годящийся ей во внуки, не понимает столь очевидной вещи, как ее желание поправиться. – Я же тогда за город поеду. У меня там домик, огород: целых шесть соток. Вот в земельке-то покопаюсь! Стосковалась по ней – я же деревенская… Картошку посажу, овощь всякую, клубнику. Потом мне туда правнуков привезут: нянчиться. Внукам-то некогда – они работают. А дочка болеет. А я что? Мне они не в тягость – в радость. Так что мне к весне непременно надо выздороветь!
«Откуда в ней такая жажда жизни? – подумал хирург, глядя на руки старухи, покрытые голубой сеткой набухших вен, с суставами, изуродованными артритом. – Что хорошего она видела на своем веку? Только труд, тяжелый и неблагодарный труд. Разве это – жизнь? Тогда почему она так любит жизнь? Что дает ей силы жить?»
– Скажите, Марья Ивановна, а вы счастливы? – поинтересовался он.
– Да как же не счастлива-то? – отозвалась старушка. – Так счастлива, как дай Бог каждому. Вот вы, доктор, поди, мне не верите, а я правду говорю… Ведь и то счастье, что я на свете живу: все мои братья и сестры умерли во младенчестве, одна я выжила. Не иначе как это бабушка меня у Бога вымолила. Бабушка моя набожная была, молитвенная. Бывало, все меня учила: «Помни, внученька, это мы Бога забываем и от Него отступаемся. А Он-то нас никогда не забывает и не оставляет». Мы с ней в нашу церковь часто ходили – в Вожеге у нас красивая церковь была, каменная. Там батюшка служил; не помню, как его звали. Может, потом вспомню… Старенький такой, весь седой. Прямо как святитель Николай с той иконы, что у нас дома висела. Я по малолетству думала, что на ней наш батюшка нарисован… больно уж они были похожи. Вот какая я тогда глупая была!
Мне к весне обязательно надо поправиться. Я тогда за город поеду. Картошку посажу, клубнику. Потом мне туда правнуков привезут нянчиться
А потом (мне тогда лет шесть было) родителей моих раскулачили и увезли куда-то. Так и не знаю, где они сгинули. А нас с бабушкой оставили, сказали: сами, мол, помрут. Только из дома выгнали… И пошли мы с ней по соседним деревням: что нам подадут Христа ради – тем и жили. Год так прожили. А там на Крещение морозы ударили, да такие сильные, что бабушка застудилась и слегла, а вскоре померла. Ан свет не без добрых людей: был у нас в деревне фельдшер, Матвей Семенович. Он меня к своим детям в няньки взял. Да я у них и всю другую работу по дому делала: жена-то Матвея Семеновича здоровьем слабенька была… А жила при больнице, в кладовке рядом с кухней. Когда же подросла, Матвей Семенович меня учить стал: как за больными ходить, да как анализы брать, да как рецепты читать. Как же я рада была учиться! Да однажды ночью приехали из Вологды, забрали Матвея Семеновича и увезли. После того у нас больницы и не стало… Куда податься, чем жить? Но и тут Бог меня не оставил: прослышала я, что в Вологде на железную дорогу рабочие нужны, и пошла туда…
– Пешком? – удивился Сергей Окулов. Конечно, он со школьных лет помнил историю о том, как некогда северянин Михаил Ломоносов, стремясь к знаниям, пешком отправился из Холмогор в Москву. Но одно дело – девятнадцатилетний крестьянский парень, идущий в столицу с