– Кевин Беккер, прошу, – дверь передо мной открывается, и я вновь стою в этом кабинете.
Тошнота постепенно подступает к горлу от детских воспоминаний. Я еще давно изучил каждую деталь этого кабинета, я наизусть знаю, что и в каком ящике лежит, и могу с закрытыми глазами определить последовательность действий врача. Вот сейчас он посмотрит на меня и вспомнит, что нужно приоткрыть окно, а затем сядет в это порезанное кресло, сложит руки в замок и тяжело вздохнет лишь от одного взгляда на меня. Он делает это независимо от того, как я выгляжу. Наверное, ему жалко меня, от этой мысли становится смешно. Подавляю смех, чтобы не вызывать лишних вопросов. Меня не должны вернуть снова, целый год держаться примерным гражданином не просто, но думаю, Томас начинает терять бдительность.
– Как себя чувствуешь? – он достает из верхнего ящика толстую синюю тетрадку и ручку со стола.
Эта синяя тетрадка напоминает пухлую старую продавщицу из супермаркета, который находится за углом больницы. Кажется, если ткнуть в нее пальцем, она рассыплется или лопнет и всё содержимое развалится по полу. Наверное, неприятное зрелище. Если продавщица была мне незнакома, и я лишь пару раз видел ее, то эту тетрадь я вижу постоянно. Словно, она приросла ко мне старыми листами и куда я не приду, за мной всюду следует эта тетрадь. Она толстеет параллельно тому, как я взрослею и раньше мы с ней были еще больше похожи, потому что я, как и она, был заперт в ящике с такими же тетрадями. Некоторые были новые и совсем тонкие, а с некоторых уже давно сыпались листы. Чувствую некое превосходство над этой тетрадью, ведь теперь я дышу воздухом этого города, а она всё еще взаперти.
– Нейролептики действуют превосходно, – откидываюсь на спинку кресла, не отводя взгляда от Томаса.
Если сразу после лжи отвести взгляд, он начинает что-то подозревать и приступает копаться в тебе словно в загноившейся ране. Сейчас мне этого не хотелось. Забавно, но иногда я специально попадаюсь на лжи. Мне нравится, как сначала он сдирает с тебя корку, а затем начинает копошиться внутри, будто ты уже давно не живое существо. Но только не сегодня, ведь ближайшее время мне следует вести себя, словно послушный щенок и тявкать по любой его просьбе.
– Нет желания снова придушить детей? – Томас расслабляется в кресле, что позволило мне самодовольно выдохнуть.
– Это было два года назад. Единичный случай, ты знаешь, из-за чего у меня произошел срыв. Теперь я избегаю раздражителей.
– Их нужно не избегать, их нужно принимать и уметь с ними бороться, – мой прокол, совсем забыл эту клишированную фразу с групповой терапии. – Как ты спишь? Снится что-нибудь?
– Нет. Ничего не могу вспомнить из последнего.
Еще одна уловка. Если начать описывать сны, о чем они не были бы, Томас начинает что-то писать в несчастной тетради, а так он просто кивает. Боюсь, если бы я ему рассказывал малую часть того, что вижу, он бы тут же вернет меня в ящик. Я не религиозный человек, ни разу, однако почти каждую ночь вижу, как нахожусь в аду. Не помню, демон я там или грешник, но думаю явно подхожу на обе роли, а это уже проблемы Бога – он породил такую тварь как я.
– Думаю, мы правильно подобрали тебе лечение. Ты не рвешь карандашом мое кресло, не рассказываешь, как желаешь чьей-то смерти, больше нет галлюцинаций с демонами. Я горжусь тобой, Кевин.
Вот и всё, самое трудное позади, теперь я поговорю с ним как человек с человеком, а не как дрессировщик с собачкой, которая порвала его тапки. Мне нравится Томас, он умный. Не достаточно умный человек чтобы подловить меня или слишком умный, чтобы этого не делать. Наверняка он сам устал сидеть здесь со мной каждый месяц и слушать про ад в моей голове, так что сегодня я можно сказать, даже облегчил ему задачу.
– Обновите рецепт?
– Да, конечно.
Я перестал принимать нейролептики месяц назад. Точнее немного снизил дозу. Это помогает немного экономить таблетки и держать мозг достаточно активным. Если полностью отказаться от лекарств, то меня начинает колотить галлюцинациями и непреодолимым желанием вцепиться в горло каждому третьему. Возможно, это глупо, но за пятнадцать лет я научился подбирать идеальную дозу для того, чтобы мой мозг не был похож на кашу, и я мог разговаривать с людьми, не раздражаясь от каждого их звука или движения. Томас негативно относиться к тому, что я корректирую дозировку, ведь кто я такой, чтобы знать свой организм.
– Послушай, Кевин, ты уже взрослый парень и думаю, можешь контролировать себя сильнее, чем ты думаешь. Я хочу попробовать отменить наши принудительные встречи раз в месяц и сократить их до двух встреч в год.
– Надоело возиться со мной? Это нормально. Вы продержались дольше мамочки с папочкой.
– У тебя есть мой номер. Можешь позвонить мне