С отцом мы преодолели путь в несколько сотен километров и уже почти подобрались к заветному месту.
После недолгого молчания он начал нравоучительным тоном:
– Сын… настало время тебе занять своё место, как когда-то занял своё я. Каждому из нас отведена роль, которой мы должны следовать.
Его слова, напоминающие мне о том, что я «должен» заставили возмутиться:
– Кто же определил моё место? Семья, в которой я родился? Ваше желание спасти меня от сложностей мира? Или, может, твоё эгоистичная потребность гордиться своим творением? Ты и человека во мне не видишь, ведь так?
Скрывать волнение больше не было смысла. Моя жизнь приобретала новые обороты, как и серпантин, по которому мы поднимались к самой вершине.
– Не будь дураком! Мало какой художник достаточно зарабатывает, чтобы обеспечить семью. Здесь же, став офицером, ты будешь обеспечен всем необходимым… – произнёс отец, но затем застопорился.
Спустя две секунды, вспомнив о том, зачем он сам живёт, отец выпалил:
– Ты будешь уважаем и влиятелен! Ты будешь приносить пользу государству! Подумай о льготах, о пенсии…
Я знал, что моё поступление в академию уже неотвратимо. Мои слова стали последним броском, укусом, который должен задеть за живое:
– По-твоему меня только это волнует? Как бы набить своё пузо и служить до пенсии? К чему нужна такая жизнь? Чем я буду отличаться от любого другого вояки, части этой системы?
– Не говори так! Ты позоришь меня и деда! Мы заработали себе уважение на службе, положили голову, чтобы такие, как ты, дармоеды, жили спокойно! – вспылив, он тут же успокоился и продолжил спокойно:
– Таким людям ты и обязан своей жизнью… Помни об этом и ровняйся на героев.
Я замолчал, не желая больше продолжать разговор. Мне довелось понять, что если ты младше, то заведомо неправ.
Витиеватая дорога укачивала. Мне захотелось поскорее добраться до места и закончить с последним шагом, определяющим мою судьбу – подписанием документов.
Мы поднимались всё выше и выше, наблюдая, как большие и малые дома становились равны, как люди превращались в бегущие точки. Калым почти ничем не отличался от массы однотипных городов средней величины. Ничем, кроме одного: с горы, по которой мы сейчас преодолевали путь, часто сходили оползни, останавливавшиеся аккурат под границу Калыма, отчего у южных домов выросла каменная стена. Стену не разбирали специально, она стояла как памятник несгибаемой воле народа.
Я отвёл взгляд от города, чтобы рассмотреть горные склоны. Вокруг красовались пышные деревья, кустарники и витиеватые заросли с яркими цветками. Все они своенравны от мира растений, которые прижились среди горных пород.
Приехав сюда, я понял, что ужасно соскучился по природе. Прекрасно видеть буйство жизни, её первозданную вольность, задуманную кем-то свыше. В центре же моего города, откуда я сюда прибыл, вырастают лишь новые торговые центры и высотки. Можно задохнуться, пройдя от одной улицы к другой.
Я повернул к себе зеркало заднего вида. В отражении мне предстало молодое лицо, ещё не обременённое проблемами и рассуждениями о «чёрно-белом». Это вчерашний ребёнок с яркими зелёными глазами и едва пробивающейся щетиной на подбородке. Скользнув взглядом, я увидел скошенное поле пшеницы там, где ещё вчера были белокурые локоны.
«Кто бы мог подумать, что бритая голова сделает меня брутальнее?» – подметил я, продолжая рассматривать. – «Широкая челюсть, небольшой ровный нос, пухлые губы, щёки… Обычное лицо. Не хорошее и не плохое. А ведь кто-то находит в нём красоту…»
Мы добрались до вершины, где своё место занимала асфальтированная площадка у высоких стен академии. Близ стояли башни въезда – огромные каменные истуканы, держащие на себе шпили с флагами академии. На каждой башне стояло по дозорному. Эти молодые люди находились там с ружьями, строго наблюдая за прибывшими гостями.
Приблизившись,