Мои родители расходятся и разъезжаются не только в разные дома, но и города. Мне часто снится один и тот же сон, что моя мама живет в большом, светлом, идеальном доме: камин, тяжелые портьеры, прикрывающие окна, балкончик с видом на сад, очки на тумбочке возле кровати и открытая книга, которую хочется прочесть до конца. В реальности все выглядит проще и прозаичнее. Однажды, выйдя замуж, она забрала с собой из родительского дома коробку с дневником, который вела с восьми лет, как учил ее дедушка, открытки с картинками городов, где они побывали, и спрятала ее под семейной кроватью, которая как надгробие похоронила ее мечты в рутине ускользающего времени. Когда-то мои родители понимали друг друга, но со временем убили друг в друге истинные желания.
Мой отец – явная противоположность матери. Он верит лишь в себя и в свои силы, считая, что любой труд, даже самый тяжелый, закаляет человека, превращая его существование в осмысленный эксперимент. Отец считает, что во всем должен быть порядок, как в идеальном уравнении с двумя неизвестными. Наверное, я слишком молод и наивен, чтобы все это понять. Какой смысл в пении соловья под окном, если окно наглухо закрыто? Для чего создана радость, если ей не с кем поделиться? Я уже сейчас должен задумываться о своем будущем, как о непосильной ноше, рюкзаке, висящем у тебя за спиной.
Когда затихали скандалы, наша квартира наполнялась безмолвием. Молчали не только люди – к протесту присоединялись стены, мебель и даже кружка с горячим кофе. Говорил только телевизор, оттуда, как из другого измерения, мужчины в наглаженных костюмах и женщины с голливудскими улыбками на лице призывали купить ту или иную вещь, убеждая, что с каждым днем мир станет лучше, а в недалеком будущем вообще превратится в сказку с хорошим концом. Только я не верю в это.
В конце мая, когда закончился учебный год и на улице уже порхали первые бабочки, проснувшиеся после долгой зимы, я с мамой и сестрой отправился в деревню к тете Линде, пригласившей нас провести у нее все лето, пока не решится вопрос с разделом родительской квартиры.
Мы уже сидели в вагоне в удобных креслах, и когда поезд тронулся, я отправился в буфет. Я попал в вагон с бордовыми бархатными портьерами на окнах, кондуктором в строгой форме, мужчинами в дорогих костюмах, курящими сигары, и женщинами в длинных воздушных платьях и огромных шляпах. Наверное, ничего бы не случилось, если бы я не заметил на полу маленький цветок. Это была фиалка. Я поднял ее и увидел перед собой тоненькую девочку лет тринадцати, с аккуратно уложенными волосами и большим голубым бантом на голове. Улыбнувшись, она протянула руку, и я вложил фиалку в маленькую ладонь.
– Вот это да! – воскликнул я. – Здесь снимают кино?! Как тебя зовут?
– Форнарина, – прошептала незнакомка и приложила палец к губам.
Я с восхищением посмотрел на девочку с фиалкой и подумал: «Наверное, она сошла с полотна Пикассо. Девочка, танцующая на шаре, похожая на персонажа из книги, она вне времени, как мотылек, порхающий от цветка к цветку: его не волнует мир вокруг, а манит лишь аромат цветка, и он летит на него, как на свет, не догадываясь, что его ждет, – благостный нектар или ядовитое щупальце Альдрованды». Наши взгляды встретились, Форнарина улыбнулась, и я осознал, что ничего более прекрасного в своей жизни не видел. Для меня мир изменился, словно у иллюзиониста из волшебного пистолета вырвался сноп разноцветных искр.
– Я – Ланселот. Мы с мамой и сестрой едем в деревню на все лето. А ты?
– Ты должен спасти нас, иначе мы все погибнем, – тихо сказала она, словно боялась, что кто-то может нас услышать.
Пробираясь сквозь горы, поезд, как выпущенная из лука стрела, скользит по долинам. Посмотрите в окно, как все прекрасно: золотые горы блестят, как фантики, а мохнатые облака, покачиваясь в небе, улыбаются, словно дети. Вокруг невообразимая тишина, но все настолько очарованы неземными пейзажами, не подозревая, что уже никто не вернется назад.
Я выглянул в окно. За стеклом вдали мелькали домики, похожие на игрушечные, люди же больше напоминали кляксы, оставленные в тетради от чернил.
– Ты заметил, что все здесь не так, – загадочно продолжила Форнарина. – Картинка за окном должна двигаться, согласно законам физики, а она застыла. И небо серо— свинцового цвета, словно на нас набросили сеть. А пассажиры, видишь, вот тот мужчина в клетчатом смокинге в одной руке держит элегантную трость, а в другой – подожженную сигару, только она не дымит. Разве это не странно?
Я подумал, что Форнарина в чем-то права.
– Все думают, что мы едем домой, а на самом деле поезд ненастоящий, – торопливо, словно за ней кто-то гнался, начала объяснять Форнарина.
– Как это? – не понял я.
– Мне никто не верит… Я много раз видела один и тот же сон, когда уезжаю на поезде в никуда. И сегодня это случилось взаправду. Тот же поезд, люди, вот сейчас войдет в вагон дама с маленькой собачкой.
Не успела Форнарина это произнести, как действительно появилась дама