Теперь с трудом можно найти российские театры, где постоянно идут оперы Глинки «Жизнь за царя» и «Руслан и Людмила» (одна из редких премьер – постановка semi-stage в московском театре «Новая опера» в октябре 2018 года). Лишь в Мариинском театре в Санкт-Петербурге, где исполнение русской классики считается важной миссией, оба сочинения регулярно оживают на сцене. Интересную фортепианную музыку плохо знают даже профессионалы. По сути, эти сочинения – настоящая музыкальная русская экзотика, которую еще предстоит открыть.
Застывший в прошлом образ национального классика, создателя первой национальной оперы, остается за пределами интересов современного молодого слушателя, который, может быть, знаком лишь с двумя-тремя его романсами.
За рубежом музыка Глинки известна профессионалам, которые уважительно слушают ее, но чаще всего относят к направлению национального романтизма, в рамках которого формировались разные национальные локальные школы[1]. А значит, и значение Глинки не выходит за рамки русской музыки.
Парадокс сегодняшних рецепций, то есть современных оценок и восприятия, не отменяет его славы, которая сопровождает его имя на протяжении более чем двух веков. Эта слава гремит и сегодня, но именно под ее воздействием были деформированы исторические факты, связанные с фигурой Глинки, что породило в публичном пространстве множество мифов о нем. Наверное, ни один другой композитор в русской истории не был объектом столь настойчивого и тотального мифотворчества.
Современники пользовались прямыми отсылками к греческим мифам. Михаила Ивановича называли русским Орфеем, что запечатлено, например, в шутливом акростихе, который был сочинен одним из его друзей.
Гимн родного соловья,
Лепет листьев, шум ручья.
Из груди гармоньей льются.
Не мечты ли вкруг нас вьются?
Кто же милый наш Орфей?
Ах, заглавные скорей
Прочитайте
И узнайте[2].
Композитора называли то «отцом русской музыки», то ее «солнцем»[3].
Его последователи – например критик Владимир Васильевич Стасов и композиторы кружка «Могучая кучка» – считали Глинку поборником идеалов «народничества». Эта философия в их более поздней интерпретации 1860-х годов подразумевала идеализацию крестьянского искусства и требовала изоляции от всяких иновлияний. В этот образ они вкладывали собственное представление об идеале искусства, но он имел мало общего с реальной личностью музыканта. Каждый из его современников видел «своего» Глинку[4].
Его образ менялся также в зависимости от идеологического курса страны, так как Глинка был навсегда и бесповоротно включен в дискурс власти. В советское время принято было героизировать и идеализировать композитора, что шло еще из традиций биографики XIX века[5]. Глинка в этих работах является жертвой «деспотического гнета последних лет царствования Николая I»[6]. Он показывался как «реалист», воплощающий требования правдивого отражения действительности[7].
Однако помимо героических представлений вокруг Михаила Ивановича возникали антимифы. Его часто «низвергали» до уровня простого человека, страдающего от различных слабостей и пороков. Читая воспоминания, например литератора Павла Михайловича Ковалевского или Авдотьи Яковлевны Панаевой, можно представить себе взбалмошного, болеющего и неприятного человека. Позже, ознакомившись с «Записками» композитора и с его рукописями, Петр Ильич Чайковский, восхищаясь его музыкальным гением, сокрушался по поводу его характера: «Глинка гений, – но ведь он был чистейшим дилетантом и его Nachless (то есть наследие. – Е. Л.) не мог никогда быть тем, что он был у Шуберта, Шумана, Шопена»[8]. В последующие годы Глинку будут называть «Обломовым», «барином», деятели раннесоветской культуры обвиняли его в лени и неоправданном сибаритстве[9].
Причин подобных негативных оценок было множество – и непонимание эпохи, в которой жил музыкант, и глобальные государственные идеологические задачи, под которые подыскивались подходящие кумиры, и культурно-исторические метаморфозы.
Немаловажен и психологический фактор, о котором размышлял Александр Сергеевич Пушкин в письме другу Петру Андреевичу Вяземскому в ноябре 1825 года: «Толпа жадно читает исповеди, записки etc., потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врете, подлецы: он и мал и мерзок – не так, как вы – иначе»[10].
Мифы разрушили историю.
Глинка стал восприниматься больше как культурный герой в истории России, чем композитор,