Мать уже несколько раз его будила, но он не хотел вставать, притворялся, что спит, хотя не спал. Да и как тут уснёшь, когда за стенкой родители лаются аж с вечера? Ночью притихли ненадолго, а с утра по новой, пока дверь не хлопнула.
Серый, его друг, откровенно намекнул, мол, его предки разведутся:
– Пить дать разведутся! Я твоего батю с какой-то шалавой видел.
– Заткнись! – Вовка сжал кулаки и собрался было вмазать Серому, но понимал, что тот прав, поэтому не стал.
Отец и правда отстранился, чужел с каждым днём, а мать тускнела. Вовку это мучало, он переживал, но не за себя и, тем более, не за отца, а за маму:
– Мой батя не такой, не бросит! – сказал и сам не поверил своим словам.
А Серый не унимался, понял, что зацепил и продолжил издеваться:
– Ну-ну, сказочник, сочиняй, тока палочкой волшебной помахать не забудь, – и хохотнул, смачно сплюнув на скукоженый кленовый лист.
И зачем он хохотнул? В итоге подрались.
Вовка сделал над собой усилие и нырнул в тапки. Мать снова позвала его на завтрак.
– Щас, мам, уже встал, – смыв скомканную ночь студёной водой, горячей привычно не было, опять отключили, прошаркал на крохотную кухоньку и уселся за квадратный стол с красной скатертью в крупный белый горошек. Покончив с омлетом, он отхлебнул тёплого чая и заботливо спросил суетившуюся возле плиты мать, прервав её спонтанные движения кусочком тряпки по обшарпанной конфорке:
– Ма, а ты чего чай не пьёшь?
Мать вернулась мыслями на кухню, устало присела на табурет и, расправив кружевной воротничок пожёванного временем старенького, ситцевого платья, давно уже перешедшего в ранг домашней одежды, как-то излишне бодро ответила: «Да замоталась, сейчас налью и вместе попьём, да, сынок?», – она вяло взглянула на него улыбаясь, но с грустными глазами и было подорвалась к чайнику, но Вовка остановил её: «сиди, мам, я сам налью» – он взял цветастую мамину кружку и чрезмерно аккуратно, стараясь не пролить ни капли, налил чая, поставил кружку на стол.
– Спасибо сын, там ещё печенье есть, на той полке, – она кивнула на кухонный буфет и тотчас спохватилась: – Хотя, что я говорю, ты же не дотянешься.
– Дотянусь, я подрос слегка.
Вовка, встав на цыпочки, открыл дверцу шкафчика и кончиками пальцев подцепил заветную пачку. Потянул на себя, та увлекла за собой коробку с какой-то травой, как оказалось, мятой, и всё это дружно плюхнулось на пол. Травинки рассыпались по линолеуму, вперемешку с крошками печенюшек.
Вовка растерянно посмотрел на мать.
– Ничего, вырастишь ещё, главное – стремление, – подбодрила мать: «Первый шаг ты уже сделал – матери чая налил. Совсем взрослый стал, опора ты моя ненаглядная. Ну, иди сюда…», – она обняла сына и, потрепав его причёску, добавила лохматости не послушным волосам. Прилизанным он никогда не ходил.
Порядок навели уже вместе, мама вооружила его синим совком, а сама поелозила по линолеуму новым, душистым веником. В конце концов, они всё же уселись пить чай, порядком остывший.
Вовка прервал их тугое молчание: «Мам, а что отец от нас уходит?»
Мать подвисла, не зная сказать сейчас или позже, но, в итоге, сказала сейчас: «Уходит, уходит…»
– К той шалаве?
– Вов, ну что это? Ты где нахватался словечек то таких, от Серёжки твоего что ли?
– Да нет, в книжке прочитал, – соврал Вовка.
– Ага, в «Изумрудном городе», не придумывай, – она махнула рукой.
– Ну так к ней?
– К ней, – отрубила мать и уставилась в окно.
– А чем она лучше?
Мать обернулась, рассеянно скользнула взглядом по столу, потом взяла чайную ложечку и долго, пристально рассматривала её, будто искала ответ. Ложка звякнула, упав на блюдечко: – Моложе она, да без Дениски.
– Какого Дениски?
– Сын, это так, присказка, то есть без хвоста, ну, без детей.
– И что делать будем?
– Жить сынок, жить…
Стали они жить вдвоём, карабкаясь по скользкой поверхности реальности. Отец сгинул с концами, говорят, в другой город уехал. Мать вкалывала с утра до ночи, а Вовка старался её не расстраивать, учился хорошо, по дому помогал.
Через пару лет мама встретила дядю Юру, тот переехал к ним. Вовка им не мешал, палки в колёса не вставлял, понимая, что матери нужно женское счастье, да и дядя Юра мужик не плохой, Вовке нравился – в отцы не набивался, как-то незаметно стал ему другом. Мама снова расцвела, аромат ванили, свежих пышек практически не выветривался из их воспрявшего дома. Уютно и тепло. Об отце не вспоминали, по крайней мере вслух, не сговариваясь, а того и след простыл, так ни разу и не заявился.
2
Вовка разлепил ресницы,