– Политических? – удивился Гришин. – Им-то зачем так рисковать?
– По данным агентуры, эсеры, анархо-коммунисты и прочая революционная дрянь для добывания денег идут на любые преступления, вплоть до сращивания с воровским миром. Поэтому налеты на банки вполне могут быть делом их рук.
– Вы правы, – согласился Егор Никитич. – В моей практике был подобный случай. Помните дело поэта Марка Рокотова?
– Обижаете, Егор Никитич! – развел руками Миронов. – Там еще фигурировал некий поляк, финансировавший «Совесть России».
– Совершенно верно. Казимир Тобольский… Любопытно, какова его судьба?
– Пожизненная каторга. Там и сгниет.
– Лекарю лекарево, а пекарю пекарево, – заключил Гришин, с удовлетворением потер ладони. – Занятное дельце намечается.
– Я бы сказал, заковыристое, – уточнил Мирон Яковлевич. – Мои агенты разбросаны бог знает по каким лункам, и пока никакого улова.
– Вот потому и занятное. Когда все как на ладони, никакого азарта. А здесь есть, за чем погоняться.
– Будем работать, Егор Никитич? – протянул ему ладонь Миронов.
– А кто вам сказал, что нет? – Гришин постоял в некотором раздумье, заметил: – А вот с азиатом они, похоже, просчитались. Его как раз проще всего посадить на зацепку. Слишком заметен… Объясните, Мирон Яковлевич, это своим агентам.
– Да уж постараюсь, Егор Никитич.
Они ударили по рукам, и Гришин твердым уверенным шагом покинул кабинет Миронова.
Табба плотно прикрыла дверь, подошла к серванту, выдвинула один из ящичков, внутри него нажала потайную задвижку. Сбоку отщелкнулся еще один маленький ящичек, в котором обнаружился бархатный мешочек. Девушка аккуратно вытряхнула из него золотой сундучок, двумя пальцами приподняла крышечку.
Черный Могол вспыхнул, заиграл всеми гранями.
Табба замерла, завороженно смотрела на таинственный камень и не в состоянии была отвести от него глаз.
Затем медленно закрыла сундучок, спрятала его в мешочек и поместила в потайной ящик.
…Спустя какое-то время она постучала в дверь комнаты княжны. Та занималась рисованием.
– Войдите, – не совсем довольным тоном ответила Анастасия.
Бывшая прима остановилась на пороге, виновато произнесла:
– Простите, княжна, что отвлекаю, но у меня к вам деликатная просьба. Вы как-то рассказывали, что после моей матери осталась дюжина париков, которыми она не воспользовалась.
– Вы желаете примерить их? – спросила та, продолжая работать кистью.
– Да, мне хотелось бы воспользоваться ими.
– Уж не в свет ли вы намерены выйти? – с насмешкой спросила княжна.
– В театр.
– Надеюсь, не в оперетту?
– Нет, нет. В оперетту мне вход заказан.
Анастасия оценивающе оглянулась на бывшую приму, неожиданно