Холодное одиночество космоса. Лана Кузьмина

Ridero

      Я открыло глаза, потянулось, вытянуло все свои двенадцать конечностей и побежало по блестящей гладкой поверхности. Звонко застучали коготки, на триста шестьдесят градусов завращались сетчатые глаза. Холодно. Намного ниже температуры бурлящей воды. И слишком ярко. Как десять шаров в небе Аи. Я поёжилось, остановилось, свернулось в клубок и замерло, пытаясь согреться.

      Большое и серое с пятью отростками выскользнуло из-за угла. Странное. Два отростка на поверхности, два других висят в воздухе. Сверху ещё один – круглый деформированный с клочком шерсти. Впереди всего два глаза.

      Уродливое существо приблизилось, повертело верхним отростком, выпустило воздух из отверстия под неподвижными глазами. Я распрямило конечности и дотронулось одной из них до нижнего отростка. Перед глазами побежали картины: тепло. Намного ниже температуры бурлящей воды, но я думает, что всё равно тепло. Повсюду цвет камня Иу. На тонких прутиках плоские мягкие… Я не могло подобрать слов. Они дрожат на ветру, некоторые падают вниз. Внизу точно такие же, но без прутиков.

      Наверху небо совсем как над Аи, только цвет насыщенней. На нём всего один шар, но ярче в тысячу раз, чем три шара родной планеты. Я больно от переизбытка цвета, яркости неба и шума вокруг. Я видит, как подбегает ещё одно уродливое существо точно такое же, как здесь, в реальности. Только шерсть на верхнем отростке длинней. Существо издает странные клокочущие звуки, но отчего-то эти звуки кажутся приятными.

      Это уже слишком! Я отдёрнуло конечность и забилось в угол. Нужно успокоиться и переварить увиденное.

      Вот бы оказаться дома! Под тусклым небом Аи. Я с тоской вспомнило свою башенку, самую высокую на поляне. Я строило её больше трёхсот семидесяти миллионов ударов сердца. Зато теперь все десять из семейства могут вольготно висеть сцепившись конечностями, не касаясь почвы. И все вокруг знают, что я построило самую высокую башню и я уважают за это. Все хотят сцепиться с я. Через пять миллионов ударов сердца башня вырастет ещё немного, и они смогут породить одиннадцатого.

      Я вздрогнуло, вспомнив, что сейчас оно внутри странного холодного предмета и неизвестно, сможет ли когда-нибудь вернуться домой. Зачем только оно забежало в эту громадную штуку? Я стало одиноко и немного страшно. Я подбежало к существу, прильнуло к нижнему отростку.

      В коридоре зашумело. Показались двое. Один лохматый, с круглыми как арка ногами и длинный как прут второй.

      – Дурацкий корабль! – бросил зло первый. – В моё время автопилот требовался лишь иногда, а сегодня всё так автоматизированно, что нет никакой охоты быть капитаном. Верно, Глеб?

      – Ты говоришь это мне, штурману? – усмехнулся тот, пытаясь стряхнуть на пол я. Вроде нет ничего, а мешается. – Знаешь ведь, что это традиция. На каждом корабле должна быть такой же состав команды, какой был когда-то на старинных судах.

      – Только у доктора всегда есть работа! – усмехнулся капитан и посмотрел на лохматого.

      Тот устало опустился на пол, зевнул:

      – Отнюдь. Вы все здоровы как быки. Иначе не отобрались бы для такого долгого полёта.

      – Здоровы, говоришь? – возразил капитан. – А что делать с этим?

      Я видело, как он приподнял плотную паутину, обволакивающую нижний отросток. Под ней виднелось чёрное мохнатое пятно. – И такое у каждого на этом корабле!

      – Поправочка! – отозвался Глеб. – У меня нет. Было и исчезло само собой.

      – Вот, доктор, изучай, исследуй! – начал заводиться капитан. – И побыстрей! Пока мы все тут не сыграли в ящик! И этого вон проверь! – кивнул в сторону Глеба.

      – Изучали уже. Со всех сторон изучали, – доктор вздохнул. – Осталось только на кусочки распилить. Ничего. Вся лаборатория без сна работала…