Я за двуногим следом увязался,
Чтоб полюбил меня в ответ.
Исчезнув за дверьми, мой человек
Не знал, что я ему был предан.
И проскользнув в его подъезд,
Забрался по ступенькам следом.
В его квартире так тепло,
И он сказал, отрезав колбасы:
"Ну что-же ты, мурлыка кот
Побудь со мной хоть до весны"
Я жил с хозяином восемь лет,
И смерть моя остановилась у окна:
"Ты был любовью человеческой согрет.
На этом, милый, все. Пора".
И ночью я последней, стылой,
Прижался я к хозяевским рукам:
"Когда умру, ты над могилой,
Спой колыбельную котам."
Когда тебя любят – жизнь имеет смысл,
И ты сейчас живешь не зря.
Но от чего ночами ты не спишь,
И на балконе куришь до утра?
Не от того ли, что считаешь ты иначе,
Сомневаясь в том, что я тебя люблю?
Ты верностью моею озадачен,
И с каждой ночью ближе ты ко дну.
Ты звонишь в три, чтоб обсудить,
То путешествие, которое напрасно.
Тогда зачем меня будить,
Когда с тобою быть опасно?
Когда тебя любят – жизнь имеет смысл.
А для тебя имеет смысл ее лишь прожигать.
Ее несчастную, улику будто смыть,
Чтоб жизнь мою на 8 лет забрать.
Мама моя – Джони Митчелл.
Я пел ее песни на трассе живя.
Сейчас не зима, чтоб прочь ускользнуть на коньках,
Но я твой малыш, и я плачу,
Безнадежно тебя потеряв.
Мой отец – Джимми Пейдж.
Или Джим Мортенсон, или Джим Бим.
Папа – я глупый ребенок, и чтобы согреться,
Я лестницу в небо спалил.
***
Я – грязная душа!
Лицо для синяков, а вены для морфина.
Успел познать удары кулаков,
И ласки взрослых господинов.
Тебя познал, мой грешный R.
Твоею стал я Ло, искрою чресел,
Твоя пощечина как сладкий поцелуй,
Которую любя и ненавидя мне отвесил.
Прижав к себе, однажды, ты сказал,
Что дьявол тебя искушает:
"Мой мальчик, ты мой героин
Когда тебя нет, мое тело ломает".
Среди проклятий бабки и толпы,
Звучало это для меня молитвой.
Мой папа! Папочка! Отец!
Я вырежу на коже твое имя бритвой.
Каждый раз, возвращаясь от тебя домой,
Молил Христа о новой нашей встрече.
Ведь дома страшно, дома я один,
Родители побоями опять увечат.
Поможет только героин.
И даже это вспоминая, плачу.
Я мог бы стать как "Черный Георгин"*
Но за молчание я силы трачу.
Бобби, Роберт, я тебя люблю.
Но страх в любви как трещина в посуде.
И мне останется всю жизнь тебя любить,
Тебе – веревка да осина как Иуде.
Я делил с тобой душу,будто бы шприц.
Я тело делил, всецело тебе отдаваясь.
Я помню дословно, что ты говорил,
А потом вспоминал, с тобою ругаясь.
Что было в кармане, с тобою делил.
Но ты забирал всегда больше.
Двух мальчиков моря убил,
Желая свободы побольше.
Я рубил ветви, тревожил плоды,
Я рубил сук, на котором сидел.
Я мечтал упасть и прорасти в земле,
Под которую я лечь хотел.
Я плод, который может далеко упасть.
Яблоко от яблони – совсем не далеко.
И я кричал: "Я не такой, и мне легко
Принять, что яблоко останется одно".
Остановись! Ты рубишь на корню,
Свои традиции, пуская пыль в глаза родне.
Ты губишь древо, лесоруб в семье,
И не спасет никто, когда окажешься в беде.
Смерть в кругу семьи, и званные обеды,
Я обожаю секс, и кофе с автомата.
И смерть в объятиях любви.
Пока вы прокляты