Дмитрий ДЕВЯТОВ
СКАЗКА
Про Ивана -дурака, что гулять пошел слегка
В некотором царстве, в царстве бетонных джунглей, грязи и бардака, – в нашем государстве, жил-был почти-что Иван, а может – не Иван, и как водится – дурак. Был он романтик, пьяница и мизантроп, в общем, типичный неудачник (потому что был дурак!). Жил он бедно и убого, но не так чтобы очень плохо, в общем, – полный середняк. Целыми днями лежал на диване и смотрел телевизор, когда были деньги, напивался до поросячьего визга от своей неизбывной вселенской тоски. Ходил в грязных носках, ленив был, – редко стирал. А зарабатывал он мало, поскольку был тормоз и грузило, и не брали его на хорошие работы. Ну и с бабами, понятно, не везло, хотя и видный был парень (если со спины посмотреть), но от природы робок, а девки робких не любят. Только напившись, наглым и пробивным как танк становился – а девки наглых не любят, а пьяных особенно. Короче типичный страдалец, в общем незавидный был мужчинка. И была у него мечта: хотел стать Иван-может-не-Иван Принцем, Серебряным Принцем, (не Сергеем Пенкиным, конечно, ориентации-то он был нормальной), а таким, чтоб с лицом благообразным, при шпаге и ботфортах и чтоб все девки по нему сохли, и падали, и сердца разбивались.
Вот как-то раз подвернулась ему халтура – перекидать 5 вагонов навоза за пять целковых. Перекидал Иван-не-Иван навоз, семь потов сошло, спину надсадил, лопатой руки в кровь смозолил, да в конторе приказчик его обманул (обул-кинул по-простому). Вместо пяти два целковых выписал, остальные себе прикарманил (да и то правда, что с дураком церемонии разводить). Обозвал Иван его матерно, послал к нехорошей маме, и другими словами обидными. С тем и ушел. Как тут не выпить?
Пошел в лавку, купил бутылку горькой, табаку дешевого и еще на пол-огурца хватило – на закуску, значит. Ну что, не одному же пить, пошел к другу-приятелю. Был у него такой Данила-Мастерила. Руками мастерить все умел, и ум имел практический, с долей цинизма. Тоже был выпить не дурак. Сели как положено, чин-чином. Данила для фону граммофон запустил (сам смастерил). Выпили, закусили, чем Бог послал, Розенбаума послушали. Покалякали о том, о сем, вспомнили тех-этих и дни былые, о бабах, как водится, и т. д. Тут Иван и говорит: «Грызет меня что-то, брат Данила, а что не пойму. Чувствую в себе потенции скрытые, а реализовать не получается».
– Что опять, поди, Гондурас беспокоит? – спрашивает Данила.
– Да, нет. Я в метафизическом смысле. Как будто не такой я, кем из себя представляюсь, будто не из этого мира я, а из какого – родства не помню.
– Ах, вон ты про что! Должно быть, тебя инфернальное начало твоей сущности терзает… Может был ты в прошлой жизни каким-нибудь, к примеру, викингом недоделанным и бог ихний. Один тебя в Вальхваллу не пустил. Мне вот тоже часто снится, что я с драконами типа сражаюсь и валькирий охаживаю.
– И не знаю, – вздохнул Иван, – как мне быть таперича.
– Так надо к специалисту, поди, обратиться, к ведьме-ведунье или к экстрасенсу. К ведьме дешевле, хоть и риску больше, может и демонам тебя продасть.
– А и черт с ней! Нам все равно, окромя цепей, терять нечего!
– Есть тут одна в Заречной слободе – ведьма Ульянка, с прибабахами, правда, но дело знает…
И дал Данила адрес Ивану.
ВЕДЬМА
Пошел Ивашка в слободу судьбу пытать. Безумная Ульянка жила на самой окраине Заречной, у самой что ни на есть речки – на отшибе. Старая покосившаяся изба с почерневшими бревнами, наклонившийся гнилой забор. Над домом – закопченная труба, по ночам, из которой, частенько видели вылетающие искры, и силуэт темный, верхом на метле. Во дворе огромная черная псина на цепи, непонятно какой бесовской породы, с горящими глазами и кровавым языком, страшными желтыми клыками. В общем, нечистое место.
Зашел Иван в дом. Посреди комнаты за столом сидит сама хозяйка и ощипывает перья у дохлого ворона, молодая еще ведьма Ульянка. На ней тужурка кожаная с железными заклепками и цигарку она с дурьей травой покуривает. На вид из себя вроде и ничего, сексапильная бабешка: и кожа бела, и рожа кругла, и груди большущие, волосы чернющие по плечам болтаются и ухмылочка флядская. Но глаза уж больно дикие, взгляд косой. А из граммофона бесовская музыка ухает и по стенам вместо икон рожи патлатые, богомерзкие.
– Ну, с чем добрый молодец, пожаловал? – спрашивает и гаденько так улыбается.
– А вот, – говорит Иван, – дело у меня к тебе, уважаемая. Хочу, – говорит, – узнать сущность свою скрытую, экзотерическое своё происхождение и предназначение, в свете мирового, стало быть, космогонизма.
– Вижу, вижу, умаялся ты душой, и помочь в принципе могу, – стервоза говорит, – но ведь известно, за так и клоп не пёрнет.
– Заплачу, сколь есть, какой разговор, а мало – так отработаю. Могу дров поколоть, огород вскопать, воды нанести, а то и евротический массаж по хребту провести. Одно только – душу свою бессмертную, извини, ни за что ни продам.
– Да