Задавался ли кто-то вопросом, каким представился мир бабочке, которой приснилось, что она Чжуан-цзы? Наверняка её фасеточный глаз увидел в человеческой реальности гротеск и громаду хитроумной всесвязанной системы, состоящей из мириад деталей; каждая отдельно взятая деталь – со своим запахом, цветом, вкусом, сроком – движется по схеме, алгоритму, программе, воле. Я, мы, он, взаимность. Мир, говорящий миллионом языков о тысячах понятий, которых нет в мире полевого нектара. Но едва ли сложность этой исполинской системы показалась бы ей странной. Во сне мы принимаем новый мир любым, и только проснувшись предъявляем ему счёт нормальности.
Сон – это полноценное пространство иного сознания. О сне недостаточно сказать словами поэтов романтической грёзы или художников ночного кошмара. Сказать о Вселенной языком бабочки – не сказать почти ничего.
Я далёк от иллюзии, что бесконечным катафатическим перечислением элементов можно описать целое. Но может в этом перечислении рождается что-то новое, что-то сущностное миру. Палитра – это набор красок, а с красками проще верить, что окружающее реально.
Милый читатель! Надеюсь, что и ты реален. Потому что если я здесь один, то это очень-очень грустно.
Сны капустницы
Сон о мире
Я проснулся рано утром
от того, что кто-то снил;
снил меня на судне утлом
среди балок и стропил
в тесном захламлённом чреве
под завалом из досок.
Веки пожирали черви,
крысы грызли пальцы ног.
Шевельнулся; но ценою
стала давящая боль
тела битого цингою.
Вдалеке – собачий вой.
Был разбужен. Вкруг борзые.
Я в седле. Со мной лакей.
Мчатся кони ломовые,
и охоты апогей.
Звери вспахивают глину;
за холмом сипит манок,
нарастает. Выстрел в спину —
оглушительный звонок.
Оклемался. На будильник
посмотрел, слегка дичась.
Встал и заварил пустырник,
несмотря на ранний час.
Поразмыслил, глянув в сонник.
«Крысы», «кони»… Пролистал.
Страшный сон. Нашёл «покойник».
Лучше б вовсе не искал.
Всё забылось в беге буднем,
чтобы вспомниться – однаж
в синеглазом беспробудном
миге, схожем на мираж,
тихо всматриваться в дыры,
разорвавшие озон;
толковать с вершины мира
этот странный, странный сон.
Pr> P
Поэт в России больше, чем поэт,
но меньше суммы инженера с космонавтом,
примерно восемь в минус первой олимпийца,
а полубога в той же степени четыре;
спартанцев триста, вставших против смуты,
одновременно этой смуты тройка;
равносторонен с контурами карты
игральной или мира – нет различий —
в любом раскладе будет перебита
краплёным джокером в колоде подкидного;
равноуголен всем углам медвежьим,
не зря же происходит из народа,
хотя ему он перпендикулярен,
а властелинам мира параллелен;
примерно равен щеголю и франту,
с погрешностью – вакханскому минору,
в проделках равен девяти гаменам,
в широком жесте восьмерым паяцам
и семерым герольдам в шумной помпе;
такому люди многое прощают,
поскольку отмечаемый юродством
без трёх минут – лицо из хрестоматий,
без десяти – учитель поколений
и бюст; обратный адрес «от потомков» —
ни отослать, ни расписаться в бланке,
ни закричать в сердцах «вы всё просрали!»;
лучу подобен направленьем мысли —
из точки выйдя, к цели не приводит,
она всегда вдали, зовёт и манит
мечтой построить квадратуру круга;
для самого себя поэт – мисси́я,
особенно в рифмуемой державе,
пророк остроязыкий громогласный,
Савонаролы разность с Кашпировским,
но только без вериг и парамана —
с кнутом и пряником, дарами Валтасара;
в своих глазах один