– Хёвдинг послал меня узнать, может, ты уже что-то надумала? – поздоровавшись с хозяйкой, объявил Оттар: мужчина средних лет, среднего роста, довольно коренастый. Черты простого лица с крупноватым носом, рыжеватыми бровями и такой же бородкой красотой не блистали, но добрый взгляд небольших серых глаз придавал ему неяркое обаяние. – Не то чтобы хёвдинг тебя торопил, но у тебя было на раздумье больше трех месяцев.
– Конечно, великодушие Фридлейва всем известно. Сейчас я дам ответ, – пообещала Снефрид. – Выпьете пока пива?
– О нет! – Посланец закатил глаза. – Только не это. Пиво уже льется у меня из ушей. Может, есть сыворотка?
– Как ты необычен в твоих желаниях! – сказала Снефрид, и все трое засмеялись.
Асбранд Эриль ездил к хёвдингу на пир Зимнего Полнолуния – уж конечно, недостатка в пиве там не ощущалось. Фридлейв – богатейший человек в округе, и уж если он устраивает жертвенные пиры, сто человек не смогут протрезветь ни разу за три дня.
Снефрид налила им сыворотки и ушла в спальный чулан; его занимали родители, пока мать была жива. Ей требовались тишина и уединение. Она поднесла сухую веточку чабреца к огоньку светильника и зашептала, глядя, как она обгорает, порождая мелкие струйки дыма:
Правду мне поведай, норна,
Что спрошу я, отвечай.
Пламя волн[1] взамен дарю я,
Лед ладони принимай.
Сына конунга получишь,
Что отважней в мире нет,
Земли все его в придачу,
Если верный дашь ответ.
Приоткрой мне правду, Дева,
И ни словом не солги,
Иль в огонь тебя я брошу,
В жарком пламени гори![2]
Этому заклинанию ее научила мать – а ту ее мать, старая Лауга. Повторяя его, Снефрид видела все это перед собой как наяву: стройную деву в синих одеждах, стоящую на воздухе прямо над чашей Источника Мимира, серебро и золото целыми грудами и даже прекрасного сына конунга. Прекрасный сын конунга присутствует в воображении всякой девочки; пусть ей всего восемь или девять лет, он уже седлает коня или поднимает парус, чтобы ехать за нею – дорога-то не близкая. Суля награды норне, Снефрид чувствовала себя богатой, как сама Фригг: мол, у нее столько этих конунговых сыновей, один лучше другого, что она может щедро раздавать их. А с прорицающими духами, как учила мать, нужно обращаться строго, даже можно припугнуть, иначе они не станут слушаться.
– Подай мне знак, как поступить, – добавила Снефрид, – что продать ради этого долга: хутор или ларец? Пусть правый светильник будет хутором, а левый – ларцом.
Она взяла веретено за середину, примерилась и крутанула. Мать научила Снефрид гадать с веретеном, еще когда той было лет семь или восемь. Ничего хитрого, ребенок справится. Сейчас Снефрид было двадцать три года, и никто, кроме богинь, не мог дать ей верного совета. Хутор Южный Склон, где она жила, принадлежал ее мужу, и было примерно понятно, сколько за него дадут; загадочный ларец принадлежал неизвестно кому, его содержимое было неведомо, и Снефрид не могла даже представить, сколько за него следует запросить.
Более толстый, верхний конец веретена при вращении почти не двинулся с места, более тонкий конец с прясленем описал широкий круг, качнулся назад, снова вперед и наконец замер.
Некоторое время Снефрид смотрела на тонкий конец, пытаясь понять, нравится ей ответ или нет. Этот выход обещал больше хлопот, чем другой, но зато, пожалуй, был честнее.
Она вышла в теплый покой, где у очага сидели отец и Оттар, неспешно толкуя о приемах, как обеспечить хозяйство козьим молоком на зиму.
– Я решила! – объявила Снефрид, когда двое мужчин повернули головы к ней. – Оттар, передай Фридлейву, что я продаю хутор моего мужа. Пусть Фридлейв приедет, чтобы оценить его, или пришлет своих людей.
– Я могу это сделать сам, – кивнул Оттар. – Фридлейв поручил мне осмотреть хутор, если вы решитесь на продажу. Он был уверен, что так и случится.
– Нетрудно было догадаться, – Снефрид улыбнулась, будто речь шла о безделице. – У нас ведь нет больше ничего ценного, что потянуло бы на сотню серебра.
Снефрид решила, что пора выходить замуж, когда ей исполнилось шестнадцать. Ульвару, ее жениху, было на пять лет больше, и тем летом Гуннар впервые отправил его одного на Готланд на корабле конунговых людей и с грузом плавленого железа. Ульвар с делом справился хорошо, и, когда Гуннар явился к своему приятелю, Асбранду Эрилю, отметить это событие, то намекнул:
– Может, Асбранд, уже и пришло время, – и подмигнул на Снефрид, которая стояла возле стола, приглядывая, не подать ли еще чего. – Пусть парень чувствует себя полным хозяином.
– Что думаешь, Снеф? – Асбранд повернулся к дочери.
Он с детства называл ее смешным именем Снеф, вместо Фридо, как обычно делают.
– Почему бы и нет? – Снефрид