Во второй половине дня горячий воздух скапливался между домами, и охряный смог казался осязаемым. Оглушенные жарой люди ложились спать. Когда конторы закрывались на обед, клерки набивались в трамваи, спеша домой, в затененные спальни. В пять, когда воздух еще был вязким, словно войлок, конторы открывались снова, но богачи и безработные бездействовали до самого вечера.
Вечером стало известно, что объявлен ультиматум. По улицам в закатных лучах праздно бродили гуляки.
Прохожие украдкой поглядывали на карту в окне Бюро пропаганды и гадали, сколько продержатся британцы. Когда стало известно о русском ультиматуме, про Британию тут же забыли.
Разумеется, требования ультиматума официально не сообщали. В вечерних газетах о них не было ни слова. Как обычно, власти пытались всё скрыть, но в Бухаресте невозможно что-либо утаить. Стоило Советскому Союзу только заикнуться об ультиматуме, как о нем уже сообщили иностранным журналистам в «Атенеуме»: Россия потребовала возвращения Бессарабии, а заодно и части Буковины, на которую вовсе не имела никаких прав. Срок ультиматума истекал завтра в полночь.
Через несколько минут после того, как новость узнали в «Атенеуме», ее уже обсуждали на улицах, в ресторанах и кафе. Опасения мгновенно усилились, поскольку жители столицы вообще были склонны паниковать. Людей охватило смятение.
Тем вечером Гай Прингл, университетский преподаватель английского, сидел вместе со своей женой Гарриет в кафе «Мавродафни». Вдруг какой-то человек вошел в роскошный зал кафе и что-то неразборчиво крикнул. Посетителей тут же словно охватило безумие. Люди повскакивали со своих мест и стали горестно рыдать, жалуясь окружающим на происходящее. Во всем винили евреев, коммунистов, потерпевших поражение союзников, мадам Лупеску, короля и всеми презираемого камергера Урдэриану[1], – но в чем же их обвиняли?
Гарриет, худенькая брюнетка, за несколько месяцев, проведенных в разваливающемся на глазах румынском обществе, похудела еще сильнее; теперь она пугалась любого неожиданного события.
– Видимо, это немцы, – произнесла она. – Мы в ловушке.
Слухи о возможном вторжении немцев не утихали.
Гай попытался узнать, что происходит, у людей за соседним столиком. Распознав в нем англичанина, сосед разразился гневной речью по-английски:
– Во всем случившемся виноват сэр Стаффорд Криппс[2]!
– Так что же случилось?
– Он заставил русских забрать у нас Бессарабию!
– И украсть нашу Буковину, – вмешалась его спутница. – Наши прекрасные буковые леса!
Высокий и широкоплечий Гай имел добродушный и незлобивый вид; это впечатление еще усиливали очки. Он с обычным для себя дружелюбием заметил, что Криппс прибыл в Москву лишь сегодня утром и вряд ли бы успел заставить кого-либо что-либо сделать, но собеседник нетерпеливо отвернулся.
– Можно подумать, никто не ждал угрозы от русских, – заметила Гарриет.
Коммунистов и всё безбожное марксистское племя тут страшились сильнее, чем нацистов.
Услышав, что они говорят по-английски, какой-то пожилой мужчина вскочил на ноги и напомнил присутствующим, что Британия гарантировала безопасность Румынии. Теперь же Румынии грозит опасность – так что же будут делать британцы?
– Ничего! С ними покончено! – в ярости воскликнул он и сделал выпад в сторону Принглов своим чесучовым зонтиком.
Гарриет с опаской огляделась. Десять месяцев назад, когда она только приехала в Бухарест, британцев здесь уважали; теперь же, когда их родина проигрывала, отношение к ним переменилось. Она подумала было, что всё кафе набросится на них, но ничего не произошло. По отношению к некогда великой державе, которую теперь считали обреченной, всё же испытывали определенную признательность.
Не желая уходить и тем самым выказывать свой страх, супруги продолжили сидеть посреди всеобщего гомона, тон которого неожиданно изменился. Один из присутствующих вдруг встал и заговорил так тихо, что уже этим привлек общее внимание. Не преждевременны ли их страхи, спросил он. В самом деле, Британия уже ничем не может помочь Румынии, но остается же Гитлер. Король недавно заявил о смене курса. Теперь он может обратиться за помощью к немцам. Когда фюрер узнает об этом ультиматуме, он принудит Сталина отозвать его.
В самом деле! Крики утихли. Люди успокоенно кивали. Те, кто паниковал больше всех, тут же преисполнились бодрости и надежды. Те, кто жаловался громче других, теперь во всеуслышание заявляли о своей уверенности в благополучном исходе. Ничего еще не потеряно. Гитлер защитит их. В кои-то веки король стал всеобщим героем. Страна давно уже страдала от его интриг, но теперь ему