На первом этапе моей работы мне помогали аспиранты Европейского университета в Санкт-Петербурге: Анна Вичкитова, Тимофей Раков, Федор Максимишин. Помогали и коллеги и в то же время друзья: Татьяна Борисова, Жанна Кормина, Юлия Чернявская, Анатолий Пинский, Сам Хирст, Марк Гамза, Александр Резник, Артем Кравченко, Анна Соколова, Борис Колоницкий. Сергей Ушакин помог с интерпретацией картинок. У него редкая эрудиция и готовность работать с визуальным рядом. Наверное, кого-то забыл – извиняюсь.
Необыкновенный вклад в книгу сделали два человека: Дмитрий Бутрин и Станислав Худзик. Дмитрий предлагал, исправлял, наконец, вдохновлял. Его талант к письму и чуткость к религиозным смыслам мне очень помогли. Ну а без Стаса книга просто была бы другой и гораздо хуже. Стас не только комментировал все, хотя делал и это. Он менял весь мой ракурс рассмотрения целого ряда проблем. Если бы не Стас, я бы упустил несколько важнейших аналитических ходов, многое бы упростил, недораскрыл, недопонял. В каком-то смысле эта книга и его проект.
Особенно я благодарен своим редакторам. Изначально рукопись была очень корявой и без помощи журналиста Полины Потаповой не стала бы читабельной. Полина вложила огромное количество времени, чтобы мой текст стал хотя бы немного приемлемым. Затем всю рукопись внимательнейшим образом вычитала и исправила замечательный новосибирский филолог Татьяна Савина, и теперь я уже осмелился показать текст издательству. И наконец третий редактор, питерский филолог Екатерина Богач, профессионализм и требовательность которой спасли меня от тысяч ошибок. Екатерина читала и перечитывала, и заставляла меня проверять и перепроверять. На этом последнем этапе редактуры меня спасли аспиранты Мати Френкельзон, Арсений Шнайдман и Анвар Миронов. Без их многочисленных походов в библиотеку в поиске номеров страниц и имен и отчеств авторов книга осталась бы недоделанной.
Наконец, я должен поблагодарить своих редакторов, Илью Калинина, который давным-давно привлек меня в этот проект, и Арсения Куманькова, который всячески помог отшлифовать рукопись и соотнести ее с высокими стандартами издательства.
Автобиография большевизма: между спасением и падением
Открыть себя, изменить себя, очистить себя – вот главная задача, которую русские революционеры ставили перед собой после 1917 года. Большевики старались понять смысл своего существования, свою историческую миссию, идеи, в свете которых они хотели жить. В поисках ответов они не перечитывали Священное Писание, как это было принято раньше, а обращали взгляд внутрь себя, рассчитывая на свои разум, знания, вдохновение. Традиция перестала иметь какое-либо значение, ведь ожидалось, что каждый советский гражданин поставит крест на прошлом и приступит к напряженной работе над собой. Процесс трансформации собственной личности поистине охватил всю страну: мы можем судить об этом по шквалу автобиографических сочинений в Советской России, в которых распространялось представление о «я», надеющемся обрести целостность здесь и сейчас[1].
Но большевик не только полагался на себя, желая найти свое место в истории, – в то же время он должен был действовать вопреки своей собственной воле, когда партия того требовала, ведь история понималась как коллективное действие. Новый строй призывал к устранению любых опосредующих инстанций между объективным и субъективным, так что совесть человека и эсхатологические цели революции естественным образом совпадали. «Я» новой эпохи возникало на стыке материалов личного происхождения, автобиографий, дневников, признаний и бесконечных перечней имен в партийных архивах. Тут не было противоречия – все это были эго-документы, все они пытались ответить на вопрос: что есть человек? С подчеркнутым воодушевлением и энтузиазмом большевики воспринимали партию не как отчужденную властную структуру, а как олицетворение их коллективного «я»[2].
Революционный дискурс служил важным рычагом для генерирования этого нового «я». Партийные архивы полны не только директив и отчетов, но и бесконечной череды обсуждений и споров о том или ином партийце, заявлений, рекомендаций и доносов, где большевики говорят о себе открыто и в деталях. Количество бумаги – а ее очень недоставало в послереволюционные годы, – которую большевики истратили на описание самих себя, говорит о важности работы над собой. Нигде она не заметна более, чем в материалах партийных ячеек – институциональной базы партии и главного предмета данного исследования. Рассматривая борьбу за партбилет, можно отследить тот сложнейший процесс, через который артикулировались новые идентичности.