Брячиславу не хотелось ехать, да и стрыя своего Вышеслава он не помнит, но, видя искреннее возмущение деда, не посмел отказаться.
– Ладно. Поеду. Чего шуметь-то?
Владимира сильно задело колебание Брячислава. Он пришёл в отведённые ему покои, позвал к себе дружинника и повелел:
– Младан, возьми заводного коня, поспешным течцом скачи в Псков, вели моим именем князю Судиславу бежать в Новгород. Скажи, это моё строгое веление. Ежли не приедет – сгоню со стола.
– Так и сказать, Владимир Святославич?
– Так и скажи.
– Может, мне заутре бежать? – робко спросил течец.
– Я тебе нашто заводного коня велю брать? В поспешные течцы определил ради забавы, что ли? Гони немедля, и чтоб к моему приезду князь Судислав уже был в Новгороде! Я не потерплю своевольства!
Перечить великому князю течец не решился, опасно. Ускакал в ночь.
По дороге в Новгород Станислав с Брячиславом, приотстав от Владимира с дружинниками, посмеивались:
– Как это великий князь не догадался в Тмутаракань за Мстиславом послать?
– А ты напомни.
– Ага! Чтобы навлечь его гнев на себя?
– Да, может исполчиться.
– Он не говорил, кого на Новгородский стол теперь посадит?
– Да уж не нас с тобой. Ярослава, однако.
– А я никуда не хочу. У меня тут, в Полоцке, бабушка, отец и брат похоронены. Да и прадед тоже. Куда я от них? Кто за их могилами присмотрит?
– А я из Смоленска не хочу никуда уезжать. Но кто нас спрашивать будет, ведь мы все под великим князем ходим. Вон Мстислава к черту на кулички отправил, за море – в Тмутаракань.
– Оно и лучше. Никто не стоит над душой, да и вот так как нас не выдернет из терема и не заставит бежать на край Руси.
Князь Владимир оглядывался на сына с внуком, мирно беседующих и радовался: «Слава Богу, хоть эти не разводят меж собой свары». И не подозревал князь, что наследнички ему косточки перемывают, да похохатывают.
Посадник Добрыня Малкович вышел к воротам встречать великого князя. Владимир, увидев своего наставника и стрыя, спешился и пошёл ему навстречу. Старик, обнимая племянника, растрогался, даже заплакал.
– Сынок…, вот в какой беде пришлось свидеться…, – дрогнувшим голосом промолвил он, – прости, княже, не уберёг я твово сына, казни меня нерадивого!
– Брось старик, болезнь его источила, ты тут не причём.
Добрыня Малкович скучал вдали от Владимира. Всё-таки с трёх лет поднимал его, выпестовал, выучил. Да и Владимир отца родного едва помнил, вместо него всегда при нём стрый был. Берёг его, лелеял. И обращение его «сынок» великому князю очень дорого было, и его тоже на слезу пробило. «А пестун-то сдал. Сгорбился, поседел и уж на палку опирается», – подумал Владимир.
– Ты что ж, стрый, с помощницей теперь ходишь?
– Да, сынок, старый стал. Мне надобно бы туды, а Вышеслав взял, да поперёд отправился… ему бы жить да жить, даже оженить не успели.
– Все мы в воле Божьей, стрый. Тяжело тебе, наверное, тут управляться?
– Да