Пасхальная радость и что-то еще. Иван Александрович Мордвинкин

рвый из них Игорь – мужик твердый и даже суровый иногда, но мастер редкого таланта. Второй – его помощник Сеня – веселый и простецкий паренек.

      Игорь вырезал уже четвертый иконостас и приобрел неплохую репутацию среди настоятелей, продвигая свою мастерскую добротностью и надежностью исполнения.

      На этот раз, правда, иконостас попался сложный, нестандартный, а монастырь далеко, почти за две тысячи километров. Посему выделили мастеру помещение прямо при монастыре, и пришлось Игорю ехать на место. Кто резал, тот знает, насколько на месте дело идет проще – и быстрее, и ошибок меньше. А то и вовсе без них.

      Сеньку взял с собой – тот хоть и незнамо какой мастеровой, но для грубой работы лобзиком да долотом вполне сгодится. Правда, сам Сеня к делу присматривался серьезнее, чем неопытные руки позволяли.

      – Конечно! – посетовал он, когда дело дошло до стружки. – У тебя стамески вон какие, кованые, дедовские еще. Их наточишь, так хоть бороду брей. А у меня долото, много ли я таким инструментом наработаю?

      – Много, – ответил Игорь без улыбки. – А наработаешь мало, так зачем приехал? Тебе для черновой работы зачем стамески хорошие?

      Сенька обиделся. Да делать нечего, взялся за лобзик, чуть отмерил, чуть пильнул, да и отошел. А ведь верно, до хорошего инструмента еще дорасти надо.

      Резали, впрочем, дружно – не первый год вместе, уж давно два друга, как две руки. «Дорезались» и до Великого поста, кои в монастырях бывают тяжким временем для светских животов.

      – А я и попощусь, пожалуй, – решил Игорь. – Дело это полезное, да и укрепляет характер. Ну а ты… Можешь и не поститься.

      – А чего это ты за меня решил? – возмутился Сеня. – Я не слабее тебя. Давай поспорим, что отпощусь до конца?

      – Да брось ты, – отмахнулся Игорь: Сеню он знал давно, и его порывистость, легкость на подъем, и его детское непостоянство. – И недели не протерпишь. Спорим.