Кошачьи глаза сверкнули красным. Серая тень на мягких лапах неслышно спрыгнула со стула и проскользнула в приоткрытую дверь.
В коридоре ругались старшие сыновья, делили наследство:
– А мельницу заберу я!
– С чего это?
– А с того, что я старший! Тебе хозяйство останется. Мало что ли?
– Ну ладно. А мелкому чего?
Тут братья наконец заметили, что не одни. Замолкли, переглянулись. Взгляды их коту не понравились.
Затем старший посмотрел на приоткрытую дверь.
– Иди посмотри, может старик того…
– Сам иди, – ответил средний.
Дожидаться, чем дело кончится, кот не стал. Вышел во двор и с мрачным видом уселся на крыльце, обозревая окрестности.
Хотелось наброситься на кого-нибудь, выпотрошить и сожрать. И немудрено, хитрый старик, вместо того чтобы тихо преставиться, навесил поручение, от которого не отвертеться, поскольку воля умирающего закон. А значит, помимо пятидесяти лет службы придется прожить в звериной шкуре еще непонятно сколько. А так хотелось вернуться в родную тьму, усладить нюх запахом серных источников, насладить слух воплями грешников из котлов. Может, и самому огоньку подбавить…
Кот был взбешен! И очень хотел выместить на ком-нибудь свою злобу.
Он огляделся по сторонам: во дворе никого не обнаружилось. За неимением лучшего отправился в сарай, где хранились старые инструменты. Их накопилось много – кот, как и обещал, обеспечил безродного мужика отличным хозяйством, а тот оказался хваток, даже старое не выбрасывал – воспоминания о жизнь впроголодь не позволяли.
Кот вошел в сарай и, метнувшись в угол, поймал крысу. Посмотрел, как она дергается в когтях, и выпустил, брезгливо тряхнув лапой. Крысами он не питался, мельник на кормежке не экономил, да и вообще был неплохим хозяином, благодарным, с приходом богатства носа не задрал.
Снова выйдя во двор, кот решил перекусить, раз уж контракт затянулся. Двинулся на кухню, где всегда его дожидалась миска со сметаной, однако дорогу преградил старший сын.
– Пшел прочь, блохастый, – детина хотел пнуть, но кот увернулся, понял, что в комнату братья все-таки заглянули. Он догадывался, что со смертью старика порядки в доме изменятся, но не ожидал, что так скоро.
Следом за старшим из дома вышел младший сын, Ганс. Глаза его были мокрыми. Всхлипывая, он спустился с крыльца, сел на бревно у забора и заплакал, закрыв лицо руками. Бросив на него презрительный взгляд, старший скрылся в доме.
Кот направился к Гансу, сел напротив, спросил:
– Чего ревешь?
– Папенька помер, – сквозь рыдания произнес Ганс.
– Ясно. Пожрать есть?
Ганс замер на мгновение, затем отнял ладони от лица и растерянно посмотрел по сторонам.
– Чего потерял? – спросил кот.
Ганс вскрикнул, выпучил глаза и, отшатнувшись, брякнулся прямо в крапиву.
– Ну и чего орать-то? – буркнул кот.
– Т-ты… говорящий?!
– Как видишь, – кот почесал лапой за ухом.
– А почему раньше не разговаривал?
– Разговаривал. С твоим отцом. Теперь вот с тобой буду, потому как ты теперь мой хозяин. Так, спокойно! Не надо рыдать!
Ганс взял себя в руки, кот усилие оценил.
Положа лапу на сердце, младший мельников сын всегда ему нравился – парнишка был добрый, не чета братьям. И рыбой наловленной делился, и колбасой угощал, когда самому перепадало.
– Ну так что, еда есть? – снова спросил кот.
– С собой нету. Пойдем на кухне поищем, – Ганс встал, и они вдвоем направились к дому.
Стоило подняться на крыльцо, как дорогу снова преградил старший брат. Из-за его плеча выглядывал средний.
– В общем так, – сказал старший. – Мы тут наследство поделили. Мне – мельница, Отто забирает конюшню и дом.
– А я? – спросил Ганс.
– А ты забираешь кота. И убираешься прочь. Сейчас же.
Как кот и ожидал, спорить мальчишка не стал, вздохнул горестно и спросил:
– Можно хотя бы поесть? Кушать хочется.
– Можно, – смилостивился брат, уступая ему дорогу.
Кот хотел пройти следом, но сапог старшего вновь просвистел в опасной близости от морды.
Будь контракт завершен, можно было разметать в клочья и дом, и братьев, и мельницу, и все вокруг. Сейчас же оставалось ждать и терпеть. Спрыгнув с крыльца, кот уселся в тени поодаль, ждать он умел.
Спустя какое-то время из дома вышел Ганс с заплечным мешком и в старой отцовской накидке.
– Ну-ка, чего нагреб? – старший сдернул мешок.
– Всего лишь еды в дорогу, – виновато произнес