Недалеко от пристани пара крестьянских мальчишек ловили рыбу. Они любили это место, потому что здесь часто можно было увидеть заморские корабли, привозившие диковинные товары, и чужеземцев, одетых в небывалые костюмы. Вот и сейчас в лазурной дали они увидели несколько красно-белых парусов. Через некоторое время на горизонте стал отчетливо виден караван разнообразных кораблей, приближающихся к пристани. На их палубах толпились люди в заграничных одеждах, похожие на тех, кого называли «немцами» или «гостями». Корабли причалили к пристани, и вскоре на берег по трапу стали сходить люди, выкатывая перед собой бочки и вынося на плечах огромные тюки и мешки.
На палубе переднего корабля с выведенной серебряными буквами надписью «Der Schwann» («Лебедь») стояли и разговаривали два человека. Один был рослый, крепкого сложения, лет сорока, с густыми каштановыми бакенбардами, в дорожном плаще из темно-синего сукна, наброшенном поверх длинного кафтана с аккуратно подобранными и перетянутыми у локтей рукавами. На голове у него красовалась черная шапочка, опушённая по краям мерлушкой, а на ногах – черные узкие сапоги. Это был не кто иной, как хозяин корабля, весьма почитаемый ганзейский купец Иероним Майер из Кёнигсберга. Он уже не в первый раз приезжал в Псковскую землю, чтобы выгодно продать рыбу, жёлтый янтарь, голубое фландрское сукно, а заодно купить красивые вещи в подарок бургомистру и его супруге. Второй был юноша в ярко-красном берете, из-под которого выбивались пряди русых волос, в его серых глазах светилась восторженная мечтательность. На нем был плащ такого же покроя, как и у Майера, но светло-коричневый. Это был племянник судовладельца по имени Якоб, впервые вышедший с ним в море. Вот о чем они говорили.
– Вот увидишь, Якоб, – говорил Майер, одновременно посматривая на пристань, где вовсю сновали люди, одетые в разнообразные одежды, слышалась незнакомая речь, – вот увидишь, тут найдется больше красивых и ценных товаров, чем в Ольборге и Амстердаме. Русские, я слышал, большие охотники до рыбы, и не будь за мной славной Ганзы, если удача не будет ходить за нами хвостом!
– Не сомневаюсь, дядюшка – отвечал молодой человек, – и полагаю, что для моей дорогой Маргариты и для её матушки тоже найдется что-нибудь стоящее.
– Разумеется, мой мальчик! Когда я был не старше тебя, мой отец частенько наведывался с кораблями в эти славные земли и рассказывал мне о здешних жителях-кривичах. Право, жители Псковской земли – весьма интересный народ…
– Господин Майер, последнюю бочку с селёдкой вынесли на берег, – с сильным акцентом доложил, подойдя к купцам, корабельщик-венгр.
– Хорошо, Матиа, ступай, – кивнул судовладелец и, обратившись к племяннику, поманил его рукой.
– Идём, мой мальчик.
Якоб сошёл вслед за дядей по трапу. На пристани уже собралось множество горожан различных сословий, званий, возрастов, и все с любопытством и восторгом смотрели на прибывших гостей-купцов; бояре в высоких шапках и красных сапогах, боярыни в повойниках и платках, закрывавших всю голову, служилые люди в красных зипунах, с саблями за поясом, два дьячка с бородами, закрученными наподобие пружин, мальчишки-подмастерья, бабы-калачницы с лотками… словом, настоящая людская карусель.
С другого корабля «Санта-Анна» сошли на берег два других торговца. По одежде и по итальянскому говору в них можно было распознать уроженцев Венеции.
– Право, Винченцо, если весь этот народ будет так толпиться, нам негде будет поставить наш груз, – приятным тенором жаловался один, с меланхолически бледным и узким лицом. На нем был изумрудного цвета плащ со складками, из-под которого виднелись изящные руки с длинными и тонкими, как у женщины, пальцами.
– Эй ты, поосторожнее, там хрупкое стекло! – эти слова относились к кормчему, ковылявшему со своей ношей впереди.
– Ты прав, Беральдо, – слегка простуженным голосом отвечал другой, в темно-фиолетовой одежде и черных перчатках. Его острый нос и мрачные глаза придавали ему сходство с филином. – Смотри! А вот и проклятые прусские торговцы!
Якоб и его дядя тоже заметили их и поспешили пройти мимо. Они, как и большинство немцев, недолюбливали надменных венецианцев, не только за их приверженность Папе Римскому, но и за причастность, по слухам, к контрабандным делишкам. А итальянцы, в свою очередь, пренебрежительно относились к пруссакам, во-первых, как к протестантам, а во-вторых, из-за союза прусского короля с Генрихом II, претендующим на некоторые северные герцогства. К тому же они считали, что их товар – серебряная и стеклянная посуда – может привлечь больше покупателей, чем какая-то там селедка.
– Я сейчас вернусь, Якоб, а ты подожди меня здесь, – сказал Майер и направился к писцу, сидевшему неподалёку