Пиндар2
«Без царя, все, что мы делаем, – грех! Даже если дело во благо»
А. Иванов3
I
Среди ключевых правовых понятий далеко не последнее место занимает «правоспособность», как определенная для того или иного лица возможность иметь некоторые права («субъективное право») и осуществлять их, а также вытекающая отсюда обязанность всех остальных лиц – это субъективное право признавать. По общему мнению, правоспособность возникает из закона (в широком смысле этого слова, включая не только непосредственно законодательный акт государства, но и иные правовые акты – указы, постановления, для целей нашего исследования присоединим к ним судебные решения, международные правовые договоры и т.п.) и правового обычая («обычное право», «народное право»)4.
Понятие «закон» едва ли нуждается в специальном описании. Что же касается правового обычая, то здесь вполне уместно вспомнить слова великого Плутарха (46-127): «Все, что вполне необходимо и важно для счастья и нравственного совершенства граждан, должно войти в самые их нравы и образ жизни, чтобы остаться в них навсегда, сжиться с ними. Добрая воля делала этот союз крепче, нежели принуждение, а эту волю образовывалось в молодых людях воспитание, которое делало каждого из них законодателем (выделено мной. – А.В.)»5. Это и есть настоящее «народное право», «правовой обычай», пусть даже зачастую и неписанный.
Как считается, закон государства описывает совокупность прав граждан, должностных лиц и учреждений. Правовой обычай очень часто дополняет этот перечень, если, конечно, не вступает в противоречие с законом. Разумеется, правоспособность не является универсальной и статичной величиной, со временем и в зависимости от конкретных обстоятельств она меняется и порой весьма существенно. Однако оба ее источника – закон и обычай сохраняют свои позиции «vagina caput» («матери правоспособности») и именно в указанной выше иерархии.
Казалось бы, никаких неожиданностей эта конструкция не таит, поскольку, как нетрудно убедиться, правоспособность обычных лиц и учреждений возникает именно таким способом. Какой государственный орган существует сам по себе, не будучи подкрепленным в своей компетенции буквой закона? Возможны были бы сделки купли-продажи, дарения, аренды и т.д., если бы государство путем издания соответствующих гражданско-правовых установлений не определило, кто вправе отчуждать и приобретать имущество, наследовать его, а кто – нет, и т.п.? И как бы были закрыты неизбежные лакуны (ведь никакой закон не может быть вездесущим) в правовом регулировании, если бы не правовой обычай, укорененный в обществе?
Однако есть важное исключение, которое очень часто, а до относительного времени практически всегда, выпадает из заданного алгоритма – мы говорим о монархе (императоре, василевсе, царе, короле). Причем, исключение это настолько исторически масштабное и постоянно встречающееся, что его никак нельзя обойти молчанием.
Если бы речь шла об отдельных прецедентах, все можно было бы списать на политическую практику того или иного народа, не характерную для остальных этносов. Но, ведь, на самом деле речь идет не только о древнейших государствах – Ассирийском и Египетском царствах, Древнем Израиле, Персидской империи и т.д., но и о таких колоссах, как Византийская империя, Священная Римская империя германской нации, Российское государство. Все они были довольно значительно удалены друг от друга территориально, чтобы допустить прямое заимствование чужого политического опыта, относились к различным историческим периодам и принадлежали к разным политическим культурам. И тем не менее были объединены единым идейным подходом по вопросу определения царской правоспособности.
Можно, конечно, привести то широко распространенное объяснение, что до относительно недавнего времени власть царей носила абсолютный характер, и он сам, как единственный и безальтернативный законодатель своего государства, не стремился подчинять себя закону. Потому, кстати, власть его очень часто носила деспотический и своевольный характер. Кроме того, и этот умозрительный довод также довольно часто встречается в научной литературе, многие государства вообще имели слабо развитое законодательство, а потому закон не касался и царского статуса. Однако, как говорят, по мере «исторического прогресса» нравы смягчались, право приобретало все большее значение, и монаршая власть постепенно начала облекаться в законническую форму. Пока не превратилась в конституционную монархию, где власть государя определяется законом, или в правовое государство с республиканской формой правления6.
Описываемый «прогресс» обычно в науке оценивается положительно. Напротив, в качестве типичных примеров деспотичной власти царей, не ограниченной законом, приводят некоторые весьма характерные тексты Ветхого Завета: «Сыновей ваших возьмет и приставит к своим колесницам», «дочерей ваших возьмет, чтобы они варили кушанье и пекли хлеба», «поля ваши и виноградники, и масличные