Запись льется из динамиков в переполненном зале театра в Мидтауне. Свет на время выключен, а над сценой парит логотип в виде радиомикрофона в стиле ретро, освещенный фиолетовыми неоновыми лучами. Словно распятие в церкви.
Одних девушек ищут. Иногда за дело берется полиция, иногда проводятся бдения при свечах, добровольцы открывают горячие линии, на местных новостях появляются убитые горем родители, умоляющие о помощи. Других никто даже не пытается разыскать. Если они вели себя неподобающим образом и имели подпорченную репутацию, родились в неподходящем месте или в неподходящей семье, им позволяют просто исчезнуть. Бывает и так, что никто даже не знает о том, что девушка пропала. Потому что до нее изначально никому не было дела. В этом смысле моей сестре повезло: ее любили. Ее искали. И не думаю, что когда-нибудь я перестану ее искать.
Я стою у барной стойки слева от зрителей и чувствую, как ко мне приближается мужчина. Мне даже не нужно смотреть в его сторону, я просто это чувствую, словно статическое электричество на волосках на руке. Подобное шестое чувство формируется у тех, чья жизнь похожа на мою. Такой у меня дар. По этому поводу друзья в колледже подшучивали надо мной, говорили, что я обладаю какими-то экстрасенсорными способностями. Конечно, это неправда. Просто я очень внимательна.
По моим подсчетам моя сестра была шестнадцатой пропавшей девушкой за всю столетнюю историю Сатклифф-Хайтс, штат Иллинойс, и одной из двух похищенных – хотя другой была шестилетняя девочка, которую отец увез в Висконсин в ходе судебного процесса об опеке в тысяча девятьсот семьдесят третьем году. Спустя два дня та девочка вернулась живой и здоровой, как только полиция объявила ее в розыск. Остальные в основном сбежали из дома сами. Девушки, работавшие на крупных фабриках в Чикаго в начале сороковых. Сообразительные подростки, которых в шестидесятые сманили на запад калифорнийскими обещаниями. С Мэгги все было совсем не так.
Он заказывает выпить, «Саузен Комфорт» с колой, и напиток липнет ко льду в бокале, будто сироп. Я и не глядя знаю, кто он. Если бы он заказал индийский светлый эль, то оказался бы одним из молодых продюсеров в твидовом пиджаке с энциклопедическим знанием аудиооборудования. Если виски – значит, бойкий журналист, занимающийся расследованиями. Наверняка его голос хорошо звучит на радио, и вещать ему удается чуть лучше, чем писать. Но «Саузен Комфорт» с колой? Да это инвестор, один из тех типов, которые финансируют продюсерские компании, потому что вычитали где-то, что подкасты начинают приносить немалую прибыль, а на то, чтобы заниматься техникой, им не хватает мозгов.
Мэгги пропала шестнадцатого октября тысяча девятьсот девяносто восьмого года. Она села в машину с каким-то мужчиной. Возможно, это был ее знакомый. Возможно, она чем-то привлекла его внимание, когда в тот день возвращалась домой. Этого мы не знаем. Не знаем даже, что это была за машина – то ли синий, то ли серый, то ли серебристый седан. В сумерках трудно было разглядеть, особенно восьмилетнему ребенку. Особенно испуганному. Я бросилась бежать, как только Мэгги отпустила мою руку. Она осталась на месте, а я помчалась домой. Я убежала, потому что она мне так велела. Это было последнее, что сказала мне сестра.
Звук стихает, зал взрывается аплодисментами, а на экране появляются слова: «“НЕИЗВЕСТНАЯ”, номинант в категории “Лучший многосерийный дебют”». Сверху курсивом тонкими золотистыми буквами написано: «Ежегодная церемония вручения наград АПА». Выглядело бы утонченно, если бы пол возле бара до сих пор не был липким после состоявшегося вчера в этом зале рок-концерта.
– Вот этот и победит, – говорит мужчина рядом со мной, потягивая напиток через крошечную соломинку.
На нем пиджак поверх футболки с V-образным вырезом. Волосы, подстриженные в стиле «фейд» и приглаженные дорогой помадой, слишком ярко блестят в отсветах софитов. Слегка выпирающий живот нависает над пряжкой пояса. Видимо, спортзалу не под силу одолеть все эти сахаросодержащие напитки.
– Откуда такая уверенность? – спрашиваю я, а его рука тем временем скользит по барной стойке и почти касается моего локтя. Кажется, он не собирается в ближайшее время возвращаться на место.
Чертово платье – вот в чем проблема. Это платье моей подруги и соавтора Андреа, она убедила меня надеть его, утверждая, что кто-то должен и дальше получать удовольствие от одежды, которую она носила до беременности. А я согласилась, даже не подумав о том, что и без каблуков на три дюйма выше ее, а сегодня я на каблуках. Платье короткое и как будто заявляет о каких-то намерениях, словно я героиня судебного сериала девяностых, пытающаяся сделать громкое заявление на тему моды и феминизма. Я решила как можно больше стоять во время этого нескончаемого мероприятия, а значит, мне приходится ошиваться около бара и заказывать напитки с невероятной даже для меня скоростью. При этом я, судя по всему, выгляжу так, будто весь вечер ждала, когда мужчина, у которого волосы на груди торчат сквозь футболку из натурального хлопка, начнет оказывать мне