Только что юбиляршу Аглаю Петровну спросили, куда она потратит содержимое конвертов? «Добавлю пенсионные накопления – и на зубы», – поделилась та. Мелкое сухое личико у неё так и сияло.
Возникла неловкость. Гости примолкли, затем рассыпались в преувеличенных восторгах.
– Кушайте курочку, с пылу-жару, – заторопилась сноха. На блюде крупная смуглая, бронзовая курица шипела и плевалась фонтанчиками жира. В душе сноха была согласна с дочерью. На восьмом десятке унести с собой в могилу полмиллиона… Выискалась голливудская звезда Мила Кунис, понимаешь. А сами виноваты. Надо было дарить, как всем старушкам: сервиз, банный халат, постельное бельё – нужные в хозяйстве вещи. А тут – наглость какая…
Идея с конвертами принадлежала самой снохе. Не сомневалась, что свекровь – тоже как все старушки – поможет с ипотекой любимой внучке.
Сноха упустила из виду, что Аглая не как все старушки. Вон, легко уговорила полбутылки красного, глазки блестят. О душе надо думать, а она учит инглиш. Заче-ем, с богом на том свете по-английски шпрехать?! На старости лет с такими же хипповыми подружками скачет по кафе, хвастается, как за ними волочились молодые люди. Ага, чтобы выставить в тик-токе с заголовком: «Иногда они возвращаются». Или: «Прикиньте, мумии тоже ходят в кафе».
Запечённая курица превзошла все ожидания и сгладила неловкость. Вот ещё шпилька в адрес свекрови: не умеет и не хочет готовить. К еде относится с ужасом и обречённостью. Как кошка Муся: та тоже шарахается и обходит миску за версту, будто мину замедленного действия. Еда для Аглаи – опасное, но, увы, необходимое для жизнедеятельности забрасывание в организм топлива. Белки, жиры, углеводы, минералы. Не более чем.
Категорически запрещает гостям приносить торты. «Имейте в виду, я этот торт вам на голову надену». И ведь наденет.
Все остальные в доме любили покушать плотно, вкусно и… вредно. «Она ещё нас всех переживёт», – с неприязнью думала сноха.
***
– Доброе утро, ножки! Доброе утро, пальчики-горошинки на ножках! Большой, указательный, средний, безымянный, мизинчик – все здравствуйте! Шевелитесь, сжимайтесь, радуйтесь!
Аглая следует советам из женского журнала – с опозданием в полвека. С опозданием в жизнь. С другой стороны, когда и здороваться с ногами и шевелить пальчиками, как не на пенсии?
Молодость и зрелость – суматошный бег с препятствиями. Вскинешься по звонку будильника, быстро-быстро в душ, потом, полусонная, лезешь в холодильник. Хлеб, масло, колбаса, заветренный сыр. Сынишку под мышку – и на пятидневку. Выходные – отсыпной. За жизнью не увидела жизни. И все так по утрам, смирись, разве кроме любовниц олигархов. Но в Аглаиной юности этот экзотический вид хищного зверька ещё не зародился.
Поболтала ногами в воздухе. Ноги были стройненькие, тощие – как у манекенов в витринах. С той разницей, что у тех они двадцатилетние и секси, а у Аглаи семидесятилетние и жалкие.
Вдруг вспомнила, что видела интересный сон. По мере воспоминания сон истончался, осыпался прахом, как крыло бабочки. Таял, как игольчатые снежинки – и вот уже в ладони лужица. А такой был упругий, крепкий, яркий сюжет. Но, при попытке вынуть его из глубин сознания, сох и морщился, как вынутая из глубин моря медуза.
Связано с детством, с противным соседом по парте Сёмкой. Он её обзывал «Наглая Аглая», с ударением на первый слог, что неверно. Однажды подрались, и она воткнула ручку ему прямо в переносицу. И сама испугалась. Перо было острое, стальное. Ручка качалась и трепетала как дротик, струйки крови и чернил перемешались. Сёмку увели в медпункт.
– А если бы в глаз? – спросила Сёмкина мать. Это была насмерть усталая женщина. Одна поднимала шестерых, выматывалась на ферме так, что на эмоции не хватало сил.
Сами виноваты, Аглая давно просила, чтобы рассадили. И ещё эпизод вспомнился, уже в старших классах. Аглая набирала у колонки воду, несла тяжёлые вёдра на коромысле. Гордилась, что ни капли не выплеснула.
Сёмка нёсся навстречу на велике. Спрыгнул и… обеими руками ухватил Аглаю за грудь. За недавно набухшие пухлые болезненные бугорки, они натягивали тонкий ситец халатика. Тогда все девочки ходили в халатах на пуговицах.
Дать отпор Аглая не могла: обе руки заняты. Так и стояла и ртом ловила воздух, пока он её вволю лапал. Сёмка сатанински захохотал, оседлал велик и умчался. Нестерпимо ныла грудь. Дома Аглая сняла тяжёлые вёдра, перехватила коромысло и пошла к Сёмке. Мимо копошившейся во дворе мелюзги, мимо матери в кухне. Сёмка за занавеской даже с койки вскочить не успел. Небось, перебирал в уме волшебные мгновения. Ладони хранили несказанное ощущение девичьих мягких округлостей. У неё с трудом отобрали коромысло: излупила похабника так, что пришлось вызывать фельдшера. И снова Сёмкина мать устало спросила:
– Аглая, а если бы насмерть?
…Так ярко, чётко, будто всё случилось час назад. А что сегодня произошло