Итак, начинаем…
В халате, домашних тапочках, с мусорным пакетом в руках, Кира Степановна вышла на лестничную площадку. Ловко придерживая дверь коленом, свободной рукой она повернула ключ в замке. Следом же, по привычке, ладонью протёрла номер на двери. Из соседней квартиры раздавались звуки скрипичных пассажей.
«Ой, сил моих нет! Когда ж это кончится!» – подумала Кира Степановна, глянув на соседскую дверь, и грузной походкой стала спускаться по лестнице.
– Здраcте, здрасте, – поздоровалась она с завсегдатаями, расположившимися на лавочке у подъезда.
– Привет, Кирочка, чего ты смурна/я такая? – поприветствовала одна.
– Опять, слышь, Хандошкины гундосят? – рассмеялась другая.
– Ой, не говорите – гундосят-гундосят! Это ж скоко можно пилить и пилить эту деревяшку?! Вот наделил меня бог соседями. Как они в семествтором заехали, так у меня жизнь кончилась.
– Ну, а чё – пожаловаться никуда нельзя?
– А куда? Да и раньше-то думала – интеллигентные люди, никак артист – раз в оркестре играет. А как дочка их на скрипку пошла – началось. Одно и тож, одно и тож – с утра до вечера, с утра до вечера. Я уж и беруши купила… А ежли кто позвонит? А я не слышу…
– Ой-и, – удивлённо вскинула брови одна из соседок, – Чего это, беруши-то? Чё эт такое?
– Мц, ну ты, Ангелина, совсем не современная! – Кира Степановна поправила косынку на голове, – Это затычки такие в уши, на пластилин похожи, токо красивенькие – розовые…
– Ещё бы я пластилин-то в уши совала, а как провалится?
– И ты туда же, Нина Петровна! – посмотрела с укором на другую соседку Кира Степановна, – Это ж наука придумала! А Клавдия мне подсказала – она и сама такими ж пользуется.
– Ну, ежли Клавдия! – поджала губы Нина Петровна и прыснула, – Ей-то самой уже, поди, всё это пиликанье под боком надоемши.
– Что ты понимаешь, Ниночка Петровна, – она же… и для мужа и для дочки, как эта… муза.
– Ой-и, разговор у нас сёдни интересный, прям культурный! – вставила Ангелина, – Я вот всё смотрю на эту семейку, и думаю – вот ведь с музыкой живут, повезло им – кажный день то праздник, то концерт!
– И с Клавдией им повезло – вот не была б она портнихой, скоко ж денег-то они бы тратили на всякие обновки концертные! А сама-то она чё говорит?
– Клавдия-то? – Кира Степановна почувствовала себя не просто соседкой музыкальной семьи, а приближенной к их тайнам, – Она мужу и дочери не враг. Вчера она вон мне пальто начала шить. Говорит, в благодарность соседскую.
– Ну, повезло тебе, Кирочка, шьёт-то Клавка будь-будь!
– Хоть такая… компенсация. Да когда билеты в филармонию перепадут – но чего мне там делать-то? Я и так ихней музыкой сыта.
– Слушай, а второго дня не ты ли у филармонии билеты продавала? Мои мимо проходили, так говорят, тебя с билетами видели…
– Да, нет! Ошиблись, – Кира Степановна, стыдясь, что её могли заметить у театра, отвела взгляд в сторону и привстала, – …Ладно, пойду я, мусор выкину – разомнусь хоть немного…
Кира Степановна удалилась вглубь двора, а соседки ещё продолжали судачить:
– И хитрюща эта Кирка! Она своё не упустит, – произнесла полушепотом первая.
– В соседях у меня соклассница Хандошкиной Инки – так они с подружками в подъезде обсуждали, будто Инка эта как недоразвитая, дуб дубом, – она постучала о лавочку кулаком, только вот и знает, что на скрипице скрипеть.
– Ну, так уж лучше на скрипице, чем в подворотне ширяться да водку хлестать. Твой-то внучок давно завязал?
– А ну, тебя! И поговорить с тобой о хорошем нельзя! Пойду я – засиделась…
Соседки разбрелись по разным подъездам.
Возвращаясь, Кира Степановна присела на лавочку. По аллее, к подъезду подходил невысокий седовласый мужчина лет шестидесяти, через плечо у него была перекинута сумка на ремне, за который он придерживался одной рукой, а в другой нёс небольшой по объёму футляр.
– Здравствуйте, Евстафий Иванович, – обратилась Кира Степановна к подходящему к подъезду мужчине, – Ваша Инночка-то сегодня с утра занимается – вот умница!
Евстафий