Ветер северный и метель,
И натопленное тепло
Ускользало в худую дверь.
И на стёклах не таял лёд.
При молитве струился пар.
Под белёный церковный свод
Серафиму летел тропарь.
На подсвечнике у икон
От огарков курился дым,
На иконке изображён
Добрый батюшка Серафим.
Деревенский нехитрый стиль.
На осыпавшейся доске:
Ряска, крестик, епитрахиль,
Нитка лестовки на руке.
И тревожный, кроткий взгляд,
И внимающий, и усталый,
Уж без малого век назад
Кто-то праведный написал.
Помяни же, Господь, того,
Кто икону сию написал,
Кто вложил в образок любовь,
Помяни, имя знаешь сам.
В Серафимов день бело,
Ветер северный, снегопад,
Избы, дремлющее село,
Церковь, холод, огни лампад.
«Метут метели, Великий пост…»
Метут метели, Великий пост,
Я прозябаю в местах глухих.
Читаю книгу в обложке толстой.
Сопоставляю свои грехи.
Читаю древние словеса
О том, как жил на земле Христос.
Он делал дивные чудеса,
Тяжелый крест на Голгофу нёс.
Ко мне забрел захмелевший друг.
Он мне сказал, что Иса – Пророк,
Он крепко жал мне рукою руку,
Он говорил, что Христос – не Бог.
Он говорил: «Почитай Коран
И мою веру потом прими…».
И наливал алкоголь в стакан,
И сигаретой в лицо дымил.
Он сквернословил и говорил,
Что он запутался, он кричал,
Что в жизни многое натворил,
Что он мой друг и по мне скучал.
Что изменился я, постарел
И стал какой-то совсем другой.
Я улыбаясь в глаза смотрел:
– Что же, стареем, друг дорогой.
– Тебе идет эта борода,
Ты в церковь ходишь еще сейчас?
И как ты молишься? И когда?
Вот я молился на дню пять раз! —
Меня похлопал он по плечу.
– Молитв много, – ответил я. —
Молюсь же Богу когда хочу
О близких людях и о друзьях…
Благовещение
На фреске старинного храма
Виднеется чудный сюжет:
Явился пред Девой Архангел
В одеждах небесного цвета.
Прозрачная ясная фреска
Открыта дождям и ветрам
В распахнутом деревенском
Пустынном, покинутом храме.
За толстыми сильными стенами,
Над крышей церковной худой
Расцвечено небо весеннее
Лазурью и бирюзой.
Одежды Архангела вторят
Весенним небесным цветам,
Порхают чешуйкой лазоревой,
В раскрытую дверь улетают.
Давно живописца безвестного
Талантливой ловкой рукой
Воздушными светлыми фресками
Расписан был храм приходской.
Прошли прихожан поколения
И сонмы молящихся глаз,
А в темное время забвения
Ту фреску известкой замазали.
Но сквозь пелену известковую
Святой проступал силуэт,
И вновь на простенке церковном
Виднелся библейский сюжет.
Черты, невесомые линии,
Изломы на складках одежд.
Марии покров цвета синего,
Весенне-небесного, нежного.
И известью больше не мазали,
Не стало потребности в том,
Но стены покрылись те язвами —
Краснеющим в них кирпичом.
Со свода Архангелы пали,
Рассыпались в белый песок,
А те, что на стенах остались,
Заплакали мутной слезой.
Сквозняк иссушил эти слёзы
И выветрил стен полотно.
Он стер и сюжеты, и позы,
Но, знать, позабыл об одном.
В простенке, где