– Мой покойный дед однажды провел ночь в поле, ухаживая за больным конем. После его так скрючило – до конца жизни разогнуться без вздоха не мог. Старикам надо сидеть в тепле! Такие вылазки лучше подходят молодым.
– Это ты на кого сейчас намекаешь? – пробурчал тот, кто говорил первым.
– Прошу тебя, царь Одиссей, – возразил третий мужчина, зябко кутаясь в грубый и плохо подходящий для такой погоды хламис, накинутый на плечи поверх прочей одежды, – Колот не желал никого обидеть.
– И то верно, – кивнул тот, кого назвали Одиссеем. – Что-то у меня настроение шалит от непогоды. Переправь вина, Мелетий.
Бурдюк незамедлительно был извлечен откуда-то из груды вещей и передан царю. Владыка Итаки большими глотками осушил не менее трети содержимого, а после откинулся назад и принялся наблюдать за пляшущими язычками огня, вокруг которого все трое и сидели.
Костер был единственным источником тепла, без которого они бы продрогли до самых костей. К счастью, мужчины знали свое дело – поддерживаемое их заботами пламя все время оставалось ровным, несмотря на порывы колючего ветра. Иногда сучья в огне издавали уютное потрескивание, а в небо взлетал сноп искр – и от этого незамысловатого зрелища становилось как-то легко на душе. Воистину, огонь был лучшим другом человека. Прометей заслуживал хвалебных молитв до конца времен.
«И все-таки… Что я делаю этой сырой и холодной ночью здесь, в компании двух пастухов? Мог бы спокойно спать себе во дворце. Или любиться с Пенелопой. Отчего мне так неймется влезть в очередное приключение?» – вдруг подумалось Одиссею. Но вслух он ничего не сказал.
Ответ и так был хорошо ему известен. Сердце царя, прошедшего всю Троянскую войну и пережившего множество невзгод, было отравлено неусыпной жаждой деятельности. Его беспокойный дух вечно требовал то уплыть к дальним берегам, то ввязаться в соседскую склоку, то отправиться покорять горы в чьей-нибудь удалой компании.
Пенелопа с молодым Телемаком редко видели дома своего супруга и отца. Одиссей врывался в их жизнь подобно урагану: наспех обнимал сына, пылко справлял мужскую обязанность с женой, торопливо решал назревшие вопросы и снова куда-то пропадал. В лучшем случае его можно было найти на Итаке где-нибудь в прибрежном селении. В худшем – стоило бы заглянуть к дарданам. Или даже в Айгиптос, полную чудес землю, где жил надменный и сильный народ…
Нет, в последнем месте Одиссей пока не был. Но всерьез намеревался снарядить туда корабль, причем не позднее середины следующего лета.
Он уже привык, что его Пенелопа была истинной владычицей Итаки. А как иначе? Царя любили все, но большинство серьезных вопросов приходилось решать его супруге. Слишком уж часто законный правитель, преемник Лаэрта, отсутствовал в собственном дворце.
Интересно, подхватит ли однажды его сын эту же болезнь – неспособность подолгу сидеть на месте, страсть к непознанному, к новым открытиям и подвигам? Сложно сказать. Одиссей не так часто видел Телемака, чтобы иметь представление о том, каким человеком вырос его собственный – притом горячо любимый! – ребенок.
Пожалуй, и свою жену он знал не столь уж хорошо. Может быть, стоило остаться сегодня во дворце? Пенелопа, с присущим ей чутьем, ничего не ответила на его намерение снова ночевать в поле с пастухами, однако ее взгляд выражал многое. Он был преисполнен молчаливого упрека пополам с обреченным смирением.
«Не потерять бы мне ее благосклонность. Как вспомню тот случай!..»
Вернувшись однажды из долгих странствий, Одиссей узнал, что на Итаке его считают погибшим. А в собственном дворце он с удивлением обнаружил посланников от царя Антиноя, настойчиво предлагавших выгодный союз «оставшейся без мужа» Пенелопе.
Да… Странные тогда были времена.
Он не всегда был таким. Эта неистребимая жажда действий и тяга к приключениям сразили его в юности – во время плавания на «Арго», если быть точным. Одиссей подружился с Ясоном, поднялся на борт его могучего корабля и стал совершенно другим человеком. Именно аргонавты до неузнаваемости изменили жизнь сына Лаэрта.
Итакиец на миг вызвал в памяти лица своих товарищей по плаванию – от Орфея, Меланиона, Кастора и Полидевка до самого Ясона. Царь позволил себе легкую улыбку, которую все равно никто не заметил в ночной мгле.
В его жизни бывали и дни, которых он втайне стыдился. Сильнейшим из таких воспоминаний стала битва за Трою под началом Агамемнона, микенского завоевателя. Кровавая резня, в которой ум и знания царя Итаки оказали ахейцам значительную поддержку… Он до сих пор считал ошибкой, что позволил втянуть себя в это.
Но вот время, проведенное с аргонавтами, – оно, несомненно, было золотым! Дни настоящей дружбы, когда юноши учились быть мужчинами, плечом к плечу познавая радости и невзгоды жизни.
Из раздумий Одиссея вывел Колот, уже второй раз окликавший его по имени.
– А? Что такое? – встрепенулся владыка Итаки, возвращаясь к действительности.
– Я говорю, царь Одиссей, сегодня уже ничего не случится. Ведь скоро