За окном проплывали запорошенные снегом сосны и ели вперемежку с голыми стволами берез, осин и лиственниц, поблескивали скрытые в густой осоке ручейки и перекаты речек, кое-где уже покрытые ледком. И дальше в белесой дымке тянулись бесконечные волны сопок…
Конечный пункт у всех был один – Братск.
После Вихоревки народ засуетился. Мои попутчики, целый взвод дембелей из Забайкальского военного округа, усиленно начищали кирзачи и бляхи на пряжках и упаковывали сидора. Они ехали в Братск по комсомольскому призыву. Их ждали на «стройке коммунизма».
И вот, наконец, наш паровоз, пронзительно свистнув, остановился у одинокого бревенчатого домика, на фронтоне которого красовалась надпись «Братск».
Вместе с плотной толпой молодежи, в основном демобилизованных солдат и моряков, я вышел на перрон. Перед бревенчатым домиком, который оказался вокзалом, стояло множество грузовых машин с будками. Как потом выяснилось, это был самый ходовой пассажирский транспорт в здешних местах.
Народ целеустремленно рванул к машинам.
Поскольку меня здесь никто не ждал, я отошел в сторону, раздумывая, что делать дальше.
Куда ехать? Я твердо знал, что мне нужно в Братск, а в Братске нужно попасть на строительство гидроэлектростанции. Дальше, думал я, всё образуется само собой.
Пока я нерешительно стоял как витязь на распутье, дембеля-забайкальцы, организованно загружались в огромный МАЗ с будкой.
Вдруг слышу:
– Эй, студент!
Кажется, это меня.
– Вали сюда! Давай с нами!
Кто-то из парней подхватил мой чемоданчик, потом меня. И я поехал с солдатами, наивно полагая, что все дороги ведут к ГЭС. Вскоре выяснилось, что – не все…
Заблуждение развеялось минут через двадцать, когда машина остановилась. Оказалось, прибыли в старый Братск. Оглядевшись, я понял, что приехал не туда, куда стремился. И было непонятно, где находится ГЭС и как туда попасть.
Дембелей, комсомольцев-добровольцев, построили и увели в военкомат на ночлег.
Я же, энтузиаст-одиночка, оказался невостребованным.
– Ну, давай, студент, – прокричали мне на прощанье. – Встретимся в котловане.
Я остался один на пустой дороге. Вокруг покосившиеся ветхие избы, и ни души. Всё какое-то невероятно старое, казавшееся давно заброшенным и посыпанным серой пылью веков.
Что делать? А главное, куда податься?
Да, начинал соображать я, это не московская площадь трех вокзалов! Здесь ни метро, ни такси не предвидятся.
Солнце клонилось к закату. Я тоскливо стоял на дороге и запоздало философствовал о том, что всё, что делаешь в этой жизни, нужно планировать. По крайней мере, желательно, продумывать свои действия заранее. Если бы я всё делал, как положено, то у меня тоже могла быть комсомольская путевка, и меня тоже увезли бы сейчас в какой-нибудь будке в теплое место на ночлег. И я, может быть, пил бы горячий чай. С лимоном. Или даже с вареньем.
Если сам виноват, бессмысленно проклинать судьбу. И даже опасно. Знал я, однако, по личному опыту и то, что временами случаются удачи. С некоторых пор я верил, что мой ангел-хранитель, который уберег меня от гибели однажды в детстве, когда я совсем было распрощался с жизнью, и не раз потом приходил на выручку в самые безнадежные моменты моей полосатой жизни, – в трудные минуты не оставит меня. Поэтому, сидя на чемодане посреди пыльной дороги в чужом и непонятном для меня сибирском захолустье, прозванным «всесоюзной ударной стройкой», я ругал себя.
Но где-то теплилась надежда, что всё образуется.
И мой ангел-хранитель снова помог мне.
Из-за поворота показался самосвал. Я неуверенно махнул рукой, и машина, к моему удивлению, остановилась.
– Тебе куда? – спросил шофер.
– Мне бы на ГЭС.
– Значит, по пути. Садись.
Я взгромоздился в кабину. «Везёт, – подумалось. – Слава Богу, везет».
Это было чудо! Настоящее братское чудо…
Гравийная дорога петляла вдоль берега Ангары. Через час, преодолев с десяток крутых подъемов и спусков, мы подъехали к Падунскому сужению. В низине дорога подходила прямо к воде.
Мы вышли к реке. Ангара шумела и бурлила у прибрежных валунов, и шум ее заглушал звуки речи. Вода была кристально чистой, прозрачной и казалась живой. Я погрузил ладонь в ледяную стихию, но тугие струи с силой оттолкнули инородное тело. Течение было мощным и непреодолимым.
Метрах в трёхстах и дальше из воды торчали черные камни, и там что-то бешено клокотало.
– Это Падун, – громко прокричал шофер. – После перекрытия Ангары Падун не ревет, а только шумит.
Потом мы проехали самодельную арку на возвышенной части левого берега и попали в поселок Постоянный, который позднее был назван Падуном. Сверху открывалась панорама строящейся гидростанции: к правобережным скалам примыкала насыпная плотина