(вместо предисловия)
Когда-то Корнея Ивановича Чуковского поразили «Листья травы» Уолта Уитмена. Поражённый, он перевёл их на русский язык.
Я не Чуковский. Но тоже поражённый. Небольшая книжечка Гертайна Симплисо (Certain Simplyso) «Слова, всего лишь слова…» произвела невероятное впечатление. Такое ощущение, будто этот человек знает, о чём думаю, чего хочу, что происходит…
Свободное стихотворение – это всегда и просто, и сложно. Порой мне хочется назвать такие тексты ритмической прозой. В китайской литературе, к примеру, существует такой особый вид ритмических текстов. Или тургеневские стихи в прозе. Или того же «буревестника революции» Максима Горького. Или… Список можно продолжить.
Но вот есть Ксения Некрасова. Поэт. Некоторые её стихи – тоже свободные. Но не проза. Скорее всего, Гертайн Симплисо ближе к ней, чем к Тургеневу.
Он работает в одной из крупных корпораций, связанных с производством продуктов питания. Родился в 1953 году. В его текстах – отзвуки внутренних бесед с Лао Цзы, Катуллом, Платоном, Мих. Кузминым, «Серапионовыми братьями», Готье и другими давно жившими людьми.
Может быть, что-то из его текстов будет интересно и вам?
Всё повторится
Посвящается Мишель,
которая не знает об этом.
…и всё повторится!
это правда – не бывает конца:
горизонт всегда впереди,
и даже с вершины Эльбруса
он виден внизу.
…и всё повторится —
эта трава, от росы тяжёлая,
и внезапная радуга в небе,
и метель холодно-весёлая,
и мёд на кусочке хлеба,
и хрупких незабудок наивность смелая,
и птицы молодой песнь неумелая, —
всё повторится,
но мы, из атомов собранные заново,
притянемся ли друг к другу снова?
А пока нам
снятся сны
не одинаковые…
Единственный друг
Ты вошёл без стука —
в свою жизнь только я
вхожу так.
Без одежд и без слов,
нужных кому-то, только не мне,
– но и тебе они не нужны.
Ты не просил принять
и понять тебя —
это не нужно,
если входишь как мятежник в столицу.
Ни богатство,
ни слава,
ни даже любовь
тебе не нужны —
я знаю;
и если за чем ты гнался,
так это за собственной тенью,
и однажды в полдень
наступил на неё,
как на трофей —
удачливый охотник,
ты хотел чего-то ещё…
Но я так не и узнал – чего:
ты в дверь постучал – телеграммой:
тебя больше нет.
И дверь осталась открытой,
но в неё никто не смеет входить.
Читая Сомерсета Моэма
Я хотел увидеть тебя в 60 лет,
мне казалось: ты не будешь старушкой,
а если и будешь – совсем незаметно,
просто станешь взрослей,
но бандану не снимешь,
и, напевая «Леди Джейн»,
по-прежнему легко нарисуешь на губах улыбку:
«Привет! А я как раз варю кофе по-мароккански…»
твоя кошка чихает от перца – как прежде,
а у меня кружится голова,
и весь мир – вверх тормашками…
когда тебе будет шестьдесят лет,
ты наконец-то выйдешь из монастыря науки,
весёлая профессорша с кучей званий,
наград, монографий и оравой учеников
– великая,
я так и не понял твоих теорий, а может, и не хотел понять.
«Привет! Ты прочитал «Театр»?
– в ответ качну головой: «Дочитываю…»
Тридцать три года назад
там, на вокзале,
ты небрежно втиснула книгу в руку,
которой я хотел погладить твои волосы,
взмахнула ладошкой: «Счастливо!» —
и пошла, не оборачиваясь, и ладошку не опускала:
счастливо – пока – до свиданья – будь,
и не забудь о чёрном перце для кофе…
А потом, уже в другом городе,
разбирая багаж, я нашёл пластинку
«Тюльпаны из Амстердама»,
и на ней