А подсвечивают нас.
Из вагона в темень.
Грохочи, моя мечта.
Я опять не с теми.
Год не тот. И жизнь не та.
Из вагона в темя элек-
трический удар.
Гонят перестук железок
Мысли-провода.
Ничего не хочет,
Ничего не знает мозг.
К сердцу обесточен-
ному намертво примёрз.
На часах два ночи.
Нужно спать, а я в Сети.
Толпы одиночек
Соблюдают карантин.
Из постели в темень
взгляд упёрся, ищет связь.
Багов нет в системе,
только снегодождегрязь.
Отрицание
Расшатанные двери устаревшего электропоезда с натугой разъехались, отчаянно грохнувшись где-то внутри задребезжавших стен, будто пытаясь произвести как можно больше шума. Лозен стоял у дверей и собирался выйти, но не тут-то было. На перроне оказалась плотная толпа людей, уставившаяся на Лозена. Он растерялся, и толпа воспользовалась этим секундным замешательством, чтобы начать штурм тамбура.
– Погодите, дайте выйти, – скомандовал Лозен и сделал шаг в хаос.
Недовольное, что приходится разделяться, тело толпы пропустило Лозена, раздражённо пихая его локтями. Оно кипело и клокотало вокруг, пока он шёл, пытаясь вспомнить в какой стороне выход. Люди обтекали его с гомоном и руганью. В свисте кондукторов тонуло неразборчивое, но оглушительное бормотанье репродукторов. Лозен ужаснулся тому, как он мог терпеть это раньше по два раза в день, и смутно вспомнил, что чуть ли не круглосуточно пользовался аудиогарнитурой. В наушниках и электронных книгах мариновались и он, и его попытки поверить, что с этим миром ещё не всё потеряно, и надежды навсегда его покинуть. Внезапно громогласная гильотина дверей оборвала лишние звуки, и всё кануло в едином гуле набирающего скорость состава.
Когда Лозен спустился с лестницы на тротуар, длинный хвост поезда ещё тарабанил по рельсам. По-над высотками закрутился небольшой вихрь, подхвативший клочки упаковок с окурками в охапку, и понёс их вдоль домов к фабрике. Спешащие пешеходы перешагивали через мчащийся сор и, торопясь, втягивались в подъезды. Лозен зашагал вслед за вихрем, чувствуя спиной подталкивающий ветер, поднятый поездом. Но уже через пару минут завибрировали гигантские воздуховоды, и фабричная вытяжка подняла встречный поток. Сор запрыгнул на новую попутку, и дороги их с Лозеном разминулись.
Он пошёл вдоль фабрики, пока не показалась арка с потрескавшейся вывеской: «Южный человечник. Раб.зона». Лозен не обратил на неё внимания, свернув во дворы. Для него её содержание было привычным и ничего не выражало – просто обозначение местности. Его родного района.
Было немного странно. Идти по улицам детства. Лозен уже и не помнил, как к ним относился. И так, и эдак, наверное. За годы службы на однообразных стерильных станциях с искусственной гравитацией и металлическими стенами всё негативное забылось. Родная Терра стала ассоциироваться только с тёплыми весенними днями, когда лёгкие распирало от невыразимого счастья и хотелось петь в полный голос. Как же хотелось ему вновь увидеть цветущие деревья, попрыгать через талые лужи, снять шапку, потому что солнце уже не по-зимнему припекает, и почувствовать свежий ветерок в волосах. Вдохнуть запах скошенных газонов. Память об этих моментах была убежищем его мыслей и утешением в дальних перелётах и боевых вылазках. И скорее всего были лишь слепком с редчайших состояний его души. Потому что, насколько он помнил, радоваться теплу и скакать по травке ему банально было неинтересно. Его всегда манили звёзды, а путь к ним он проложил себе через изнурительные тренировки и библиотеки научной литературы.
Да и кишащий человечками человечник не слишком соответствовал скомпилированному им образу. Кто-то, пятясь, резко вышел на тротуар, и Лозен, поздно остановившись, слегка толкнул перетаскиваемый ящик.
– Куда прёшь, не видишь… – зло начал фразу грузчик, но не договорил, бросив взгляд на погоны Лозена.
Он отвернулся, недовольно фыркая, а Лозен аккуратно обошёл идущих и задумался про местный колорит. Взрослея на Терре, он, погружённый в учёбу и карьерные планы, не обращал внимания на эмоциональный фон родной планеты. Впрочем, ему и сравнивать было не с чем – терряне обычно оставались в пределах своих человечников. Но в академии и на флоте, в окружении представителей других семи рас, Лозену открыли глаза занятия по политическому просвещению. Заботясь о дисциплине тела, Лозен посещал различные спортивные секции, и теперь вспоминал, что каждая из них бурлила национальными идеями радикального толка. Заголовки новостей пестрели случаями запугивания и избиений гуманоидов, работавших на Терре. Да и вообще менталитет человечества оказался довольно недружелюбным. Люди не церемонились даже с собственными соплеменниками, как понял Лозен впоследствии. Академия, где он учился, готовила