– Опускаю знамя перед победителем, прошептал я с напускной веселостью, чувствуя, что бледнею. Я посмотрел на труп висевший, на окне и освещенный светом месяца. Он отбрасывал на пол тень, бледную, но достаточно четкую, чтобы понять, какой страшный предмет она обрисовывала. Я протянул кубок виночерпию. Вспомнил пока ещё кое – что, какие-то обрывки и, чтобы подтвердить, их я встал и крикнул.
– Да здравствуют король. Ответом мне был тот самый боевой клич, который я надеялся и боялся услышать в ответ. Все вскочили и закричали.
– Монжуа! Это был боевой клич французов, который установился в двенадцатом веке.
Теперь, я знал, наверное, что жил в этом замке. Но, в качестве кого. Я не мог дать ответы на вопросы, возникающие в моем мозгу. Одно казалось несомненным; когда жил здесь, я был очень несчастлив; иначе я не мог объяснить щемящее чувство тоски, которое охватило меня, когда я забрел сюда. Но я вспомню всё, нить свяжет воедино отрывочные образы и звуки, иначе, зачем я здесь. Я протянул кубок виночерпию.
* * *
Пир казалось, не закончится. Я абсолютно не понимал, что происходит. Что это? Сон или явь? Ответа мне дать не мог никто. Чувствовал я себя довольно странно. Казалось размах моих плеч несколько увеличился, как будто в них кривая сажень застряла. Кроме того, чувствовал, что моя грудная клетка также увеличилась и, в настоящее время мои легкие напоминают кузнечные меха. В руках, плечах и спине я чувствовал некую тяжесть, как будто весь день тело мое изнывало под тяжестью тяжелых доспех, а руки целый день орудовали двуручным мечом. Всё это было более чем странно. Тогда я задал себе вопрос, помню ли вообще, кто я такой. Это не вызвало у меня затруднения. Я вроде бы помнил, однако думать мне об этом не хотелось. Как будто мой разум находился в гостях и ему говорили, сиди и помалкивай, здесь все живут по другим правилам. Всё же усилием воли я заставил себя умножить число пятнадцать на семнадцать и посчитать, сколько это будет. Убедившись, что считать могу , я взял лежащий на столе нож и попытался выцарапать на столе слово «сон». Писать я совершенно не мог, и чуть не порезался ножом, хотя, четко помнил, как пишется это слово. Просто пальцы мои никогда не держали авторучки. Всё это было крайне невероятно.
Я подумал, что неплохо бы выйти отсюда, чтобы взглянуть на себя в зеркало. Как только я подумал, как бы получше это сделать, вдруг неожиданно для самого себя тяжело опустил кулак на стол, так, что подпрыгнули серебряные блюда и закричал.
– Ей, разрази Вас тысяча чертей, кто ни будь подойдите сюда.
Тут же от стены отделился слуга, который сопровождал меня в эту комнату.
– Я слушаю Вас, монсеньер?
– Послушай…, как тебя?
– Меня зовут Эббон, монсеньер.
– Да, конечно Эббон, послушай, проводи меня в мою…, в мои…
– Слушаюсь – Эббон поклонился.
Пока мы шли