Грезы президента. Из личных дневников академика С. И. Вавилова. Андрей Андреев

И это все понимают. Я сам помню лет 6–7 назад, какая разница была в настроении в воскресенье и в царский день, когда не учился. Воскресенье – это праздник, а царский день так что-то такое, когда можно больше поспать, полениться… Потом, помню я, как постепенно исчезало у меня личное сознание праздника, как чего-то религиозного, но… другие сознавали праздник, и это выражалось во всем, и во мне, и я все же праздновал, а не сидел у праздника… Теперь и во мне и во всех праздник, душа праздника испарилась, остались только конфеты, конфеты, конфеты, визитеры, поросята, гуси, чистка дома… а посмотришь [ – ] те же хмурые физиономии. Да, праздник вымирает, он уж и теперь труп… А прежде, как хорошо, но и как грустно вспомнить прошлое, веру, счастье, елку, радостные лица, все это в тумане, все это такая радость. Где же это все. Что со мной; что со всеми. Что случилось?

      1910

1 января 1910

      Я начинал прошлый год убаюкивающим стихотворением Тютчева… В этих словах я видел выражение всех моих помыслов и желаний, и я искренно просил:

      …Дай вкусить уничтоженья

      С миром дремлющим смешай.

      Я желал только покоя, мне хотелось мечтать, философствовать и, ничего не делая, думать о нирване. Теперь не то… Я также ищу спасенья от «жизни» в кавычках, но я спасаюсь от нирваны, потому что это только оборотная сторона той же «жизни», та же жизнь, но с обратным знаком. Я не хочу и не могу не «жить», но жить я должен, и потому:

      Да в «жизни» умереть

      Вне ж «жизни» бурно жить

      Вот цель моя, вот все мое стремленье.

      Этой настоящей жизни, жизни вне «жизни», я достигну наукой.

19 января 1910

      «Da mihi punctum et terram movebo»[24], а punctum[25] – то и нет; просто дело в том, что ведь «я» – то сам тоже terra[26], которую надо будет movere[27], но увы и ах, выше себя не прыгнешь, а проблема барона Мюнх[г]аузена неразрешима. Relativität-prinzip[28] вот α и ω.

7 февраля 1910

      Ем, пью, лежу на диване, безобразничаю, играю на рояле, читаю газеты, журналы… когда же тут наукой заниматься. Посидишь, посидишь над аналитической геометрией, а потом дай-де лягу на минутку отдохнуть. Проходит минутка, потом другая, а там глядь для ровного счета и все ¼ часа, время идти за газетами, сбегаешь, принесли какую-нибудь ерунду, пока ее читаешь подоспевает ужин, там чай, а там уж 10 ч. и о, ужас, от аналитической геометрии одно воспоминание остается, надо по настоящему отдыхать. Берешься за беллетристику… Впрочем, благодарение Богу, начинаю я от всяких историй литератур, критик, философий и прочей дилетантской мерзости отставать, слава Богу перестаю понемножку быть «общеобразовательным», «миросозерцателем» u. s. w.[29]

20 февраля 1910

      Я вот теперь ускорил шаг к науке; и, кажется, должен был быть довольным, цель исполнена; но heu mihi[30] пошел-то я пошел, но слишком быстро пришел к скату горы, откуда стала видна вся даль и недосягаемость конечной цели, и вместо радости вышло горе. Да, heu mihi.

4 марта 1910

      Вот что только меня тяготит: