и верните речи
лишь звук.
Но письмо шевелит губами
и все трепет языком:
я меж строк,
ты меж строк,
промежутки строк
диссонирующих звучаний,
подражаний бликующих мук.
Мычащая машина голосовых связок
высказывания нарушает связь.
Сказанное однажды,
написанное никогда —
предано
в своем оправдании/
/сказании.
Конечно, не расстройство речи,
а момент разочарования письмом —
следующая стадия чар.
И вот опять горланит
я и оно:
письмо может отвратить
человека;
чье существование
и есть написание его.
«Смехом наполни́в и низ…»
Смехом наполни́в и низ
и верх,
не избежав со-ввержения неба,
и по нёбу слова прокатив,
испещряя полотно
черными мазками,
не допусти́в быть
(с) пустым взглядом,
брошенным на отражение
в луже,
и не в стремлении,
по случаю,
поднять себя вровень,
где остужается поросль вся
никчемного блеянья
как бы заранее утомленных глаз;
Воспевают певчие поэты не то,
никогда не о том и сем
– в то ли песне, то ли крике:
в лесах этим днём
и каждым вторым днём —
всегда
пока по-читают матерей и отцов
и молодых как уже мёртвых
догорающими свечами
на встречных тропках,
где найтись свидетелям
для заблудших и сошедших с пути,
кто бдя
каждым днём и всегда
вздевает петлю
на суке продолжения
мифа живущих —
по итогу
сказавши им
свое мирное:
“Да”,
расточив