Я обвожу взглядом плац, ровные шеренги школьников, выстроенных по росту. Все в одинаковых зелёных мундирах с белыми шейными платками. Застывшие одухотворённые лица, обращённые в серое небо, и никто не шарит глазами по сторонам, как я.
Конец церемонии. Бургомистр, вытирая слезу, кивает директору школы, тот даёт отмашку школьному оркестру. Бессмертная музыка Бетховена5 плывёт на заросшими мхом чёрными холмами и таким же чёрным морем в неизвестном количестве световых лет от его могилы. Теперь просто музыка, без сакрального смысла и наполнения. Потому что я потерял веру. Что-то сломалось непоправимо в этой жизни или только во мне. И это из-за событий 15-летней давности6, в которых всё оказалось не так однозначно.
Тычок в плечо прервал мои грустные мысли.
– Грут, чего застыл? Оттаивай! Пошли мяч побуцаем.
Над моим плечом нависла ухмыляющаяся рожа моего закадычного дружка, его тоже зовут Петрус. Ничего не поделаешь, в пантеоне наших великих героев всего один человек. Были б наши родители дикарями, наверное, съели б сердце Спасителя, чтобы напитаться отвагой. Нам про таких каннибалов со старой Земли Фадер Корнелис рассказывал. Но родезийцы, люди цивилизованные и богобоязненные, взяли у капитана ван Ситтарта только имя. А мы, Петрусы, чтобы не путаться, называем друг друга по фамилии. Я – Грут, он – Винк. Есть в нашей компании ещё один тёзка, но у него такая непроизносимая фамилия, что мы оставили от неё только конец: Чан. Чан подхватил лихорадку, он в изоляторе и к нему не пускают.
Я смотрю на друга с притворным сомнением. Побуцать можно, но у меня другие планы.
– Хмм… – Я сделал вид, что обдумываю его предложение. – Заманчиво, но не сейчас. Я, брат, в поход собираюсь. – и замолкаю, наблюдая за тем, как разгораются огни в глазах у Винка.
– Куда?
Я делаю паузу, растягиваю удовольствие:
– Ну ты же помнишь, какую тему мне поручила мефру7 Брауэр?
– Миссия "Морестера". И?..
– И я иду в поход к месту посадки.
Винк хватает меня за плечи:
– Один? Грут, ну ты же не собираешься бросить меня тут? А, дружище? Чан в больничке, ты свалишь, а как же я? Грут, я от тоски свихнусь. Возьми меня с собой!
Смотрю в его умоляющие глаза и расплываюсь в улыбке.
– Я подумаю. – Мои слова его не обманули, Винк хватает меня в охапку, размахивает в воздухе. Он высокий и сильный, как медведь. Самый высокий и самый сильный в нашем классе. Я тоже не дохляк, но до Винка мне далеко.
– Когда выходим? – спрашивает он, возбуждённо пританцовывая.
– Утром, в пять. Идём с тремя ночёвками, что брать сам знаешь. Смотри, не проспи!
– Глаз не сомкну – Винк встаёт по стойке смирно, салютует по-скаутски и его широкая спина через секунду исчезает за углом школы.
"Я, наверное, тоже" – думаю, взбегая по заросшей мхом сопке к своему дому.
Грустный урок истории
– История человечества дискретна. – мефру Брауэр делает паузу, внимательно оглядывает класс. Тридцать одна пара мальчишеских глаз смотрит на неё, не отрываясь. Ни одного взгляда в сторону, ни одного в никуда. Класс ловит каждое слово, и это на сто процентов её заслуга, мефру Брауэр довольна. – Значение слова "дискретна" все знают? – в классе ровный гул, как рокот волн, бьющихся в базальт скал. Её не волнует формальная дисциплина, в отличие от других учителей. Ей важна вовлечённость. Она улыбается. В такие моменты её жизнь обретает особый смысл. – Скажи нам, Ян.
Ян, нескладный, очкастый, один из немногих не-Петрусов, и, может, поэтому тоже вечно не в своей тарелке, и за бортом. Он вытаскивает своё длинное тело из-за парты и запинаясь и без конца елозя очками по длинному носу отвечает:
– Д-дискретный – значит, прерывистый. Некий процесс, со-остоящий из отдельных периодов, разделённых во времени, каждый из которых имеет к-какой-то определяющий параметр, неизменный или п-плавно изменяющийся.
Мефру Брауэр кивает:
– Молодец, Ян, лучше не скажешь. Садись. Давайте переведём биологию и происходящую из неё антропологию в наглядную геометрию. Отправная точка… – Розоватый мел скрипит по школьной доске, сделанной из матового черного куска корабельной обшивки – появление жизни. Первые простейшие становятся многоклеточными, организмы усложняются, организовываются, учатся взаимодействовать друг с другом. До тех пор, пока у одного из населяющих землю видов не появляется… – мел в руке учительницы ведёт восходящую линию примерно на треть доски и завершает ее жирной точкой. – абстрактное мышление, – по классу пробегает шепоток.
– Безусловно, пока Господь наш в безмерной мудрости своей не одарил возлюбленных созданий искрой разума.
Тонкие губы мефру Брауэр чуть заметно искривляются в улыбке, она не набожна.
– Эта точка – она стучит мелом по нарисованному кружку –