Генерал Угрюмов подавил вздох и, собрав морщинки у прищуренных глаз в рельефно выделившиеся «лучики», окинул пространным взглядом набережную Москва-реки, залитую полуденным солнцем. Странная штука память. Чем дальше живешь с ней, чем больше собираешь багаж воспоминаний, тем ярче и красочнее они становятся. С каждым прожитым годом. Даже те, самые ранние, которые, по логике, давно должны были улетучиться или, по крайней мере, остаться в виде легких подсознательных ассоциаций. А так все происходило с точностью «до наоборот». Вспоминая далекое собственное детство, генерал теперь с удивлением отмечал, что перед ним, как никогда четко, встают не только яркие картинки бездонного голубого неба и сочно зеленой травы, но еще и (вот парадокс-то!) сопутствующие им ассоциации запахов. Таких, как запах парного, только что выдоенного молока, или запах летнего покоса. Запахи, которые он давно не встречал в жизни. По крайней мере, лет десять. Если сказать в общем, то теперь Угрюмов вполне понимал пожилых людей, жизненный путь которых клонился к окончанию. Понимал, что для них бытие, точнее самая яркая и емкая его часть, находится теперь в прошлом. В том, что отжито. Понимал потому, что и сам ныне относился к этой категории жителей планеты. Для него, теперешнего, являлось вполне естественным постоянно ощущать рядом фантомный образ энергичного сына, уже лет восемь как сложившего голову в негостеприимной, по волчьему оскаленной афганской земле.
– Смотрю я на вас, Василий Егорович, и диву даюсь, – голос собеседника вернул генерала к действительности, вырвав из цепких объятий раздумий, то и дело норовивших взять верх над реальностью, – По вашему усталому виду плачет какой-нибудь тихий и уютный черноморский санаторий. Или, по меньшей мере, курорт. В ваши ли семьдесят играть в подобные игры?..
– В семьдесят четыре, – машинально поправил Угрюмов, фокусируя взгляд на том, кто произнес только что отзвучавшую реплику, – И не в игры. Это моя жизнь, сынок. Неласковая и беспокойная на всем протяжении, но моя.
Старческие глаза окинули подтянутую фигуру паренька, пристроившегося рядом у парапета. Вот еще один образчик «несуществующей реальности». Только с несколько иным значением. Вызывая в памяти образ своего Алешки, Василий Егорович знал, что тот давно умер и остался обитать только в его мысленной сфере. Человек же, стоящий перед ним в данный момент, несмотря на то, что тоже умер для некогда знавших его окружающих, все равно являлся реальным. Пусть и жил теперь с другим, новым лицом. Пусть и с новой, искусственно созданной судьбой.
– Моя жизнь вышла очень беспокойной, Сережа, – с неожиданной мягкостью в голосе продолжил генерал, – На всем ее протяжении. Всякое было. Потому, наверное, я и не могу успокоиться до сих пор. Слишком много ответственности на себя взял однажды. Сейчас многие кичатся своим знакомством со знаменитыми людьми, отношениями с кем-то, кто имеет громадный авторитет в обществе. Это придает им, по их же мнению, большой вес в обществе. Нет. Вес и авторитет человеку придает лишь он сам. Поверь. Я был знаком со многими, чьи имена если не стали, то скоро станут легендой. Тесно общался с Судоплатовым, Андроповым и, как следствие, с целым рядом лиц, имена которых до сих пор находятся под грифом «совершенно секретно» и «государственная тайна». Это накладывает определенные обязательства. Так что, я даже теперь, официально находясь в отставке, продолжаю жить в той же самой, привычной для меня колее. Жить и продолжать дело, порученное мне страной. Нет, не государством, устои которого трещат по швам. И не политическими деятелями, состав которых меняется постоянно, а сами они мельчают катастрофическими темпами. Речь именно о нашей Родине, выживавшей во все неспокойные времена всевозможных перемен только за счет таких, как мы с тобой.
Выговорившись, Угрюмов снова замолчал, возвратив свое внимание пустынной набережной, уже прямо-таки дышавшей накопленным летним зноем. Большая, искусственно созданная строительным гением сковородка. Лишь единичные, видимо случайно забредшие сюда истомленные солнцем прохожие слегка разбавляли здешнюю безлюдность. Неудивительно. В это время сезона значительная масса жителей столицы уже пополнила собой рать отдыхающих