Роланд подошел к расписанию лекций. Убедился, что зашел не зря. Ждать еще было довольно долго. Он вышел на крыльцо, достал сигарету, выронил ее и смотрел, как она покатилась, подгоняемая сквозняком по каменным плитам к небольшой ямке, которую он часто долбил носком ботинка, пока курил здесь много лет назад. Вот здесь возле этой выщерблины они виделись в последний раз. Он тогда подошел и вытащил из кармана пальто книгу Аполлинера, протянул ее Роланду. Маленький томик нагрелся в его кармане. Он тут же был открыт наугад, и на странице попались строчки:
И звенит во мне словно бубенчик
мой секрет нераскрытый тобой1.
Да, так все и было. Он до сих пор ничего и не знает, наверное.
Он закурил, в который раз проверяя себя, – так ли уж необходимо им увидеться, так ли нужно выставлять себя сентиментальным и странным, и то, что витало в этих стенах, давало ему однозначный ответ. Роланд вернулся, лекция должна была закончиться через несколько минут. Он остановился внизу лестничного марша, на него начал надвигаться поток, пестрящий голосами и жестами, той жизненной силой, что переполняет молодых людей, даже когда они хандрят или измотаны необходимостью вести бурную жизнь. Он стоял посреди этого потока и ждал. Его задевали, его нежно обтекали, его замечали в последний момент и шарахались от него, чтобы не сбить с ног, поток иссякал, и вот, наконец, показался последний сгусток. Профессор с некоторыми студентами, мальчиками и девочками, для которых разговор о литературе не мог так быстро закончиться, как заканчивалась лекция. Они уже почти поравнялись с Роландом, когда профессор, споткнувшись, судорожно взмахнул рукой. Роланд подхватил его под руку.
– Мсье Варвик…
– Спасибо… мы с вами знакомы?
– Когда-то я занимал место одного из них.
Профессор вглядывался в лицо Роланда, а тот изучал новые черты его облика – серую седину, мешки под глазами.
– Я узнал вас, – сказал Варвик. – Конечно, это ты. Друзья, прощаюсь! – он развел руками, показывая ребятам, что ситуация исключительная.
– Решил навестить вас, не знаю, почему, – Роланд не собирался ничего придумывать. Неприкрытая глупость, с которой наша любовь вырывается из нас порой, все-таки внушает уважение к себе как явлению человеческой природы.
– Ну, раз уж так случилось, давай отправимся пить кофе.
Роланд улыбнулся. Сейчас Поль казался немногим старше его, впрочем, между семнадцатью и сорока годами разница большая, а между тридцатью пятью и пятьюдесятью семью ее и нет никакой.
– А я все гадал, что с тобой произошло, куда ты вдруг исчез.
– Ничего, просто мы переехали в другой город. Отец решил вернуться к нам, и мы уехали туда, где он открыл дело. Это произошло так стремительно, что я даже не успел поговорить с вами, ну и было еще кое-что…
– Что?
– Сплетня одна, она тогда меня от вас отбросила.
– Что за сплетня?
– Кое-кто считал, что я сплю с вами.
– А, ты об этом… твой стремительный переезд подлил масла в огонь, но потом все утихло.
– Я тогда, конечно, мысленно на вас все свалил…
– Ты был гением мнительности в юности. А что сейчас? Твой конек – чудеса откровенности?
– Нет… Понимаю, что все это очень глупо – приехать сюда, найти вас и говорить об этом…
– Какая разница Роланд? В юности тебя пугало, что кто-то считает тебя гомосексуалистом, теперь, говоря мне о своих чувствах, ты боишься, что я сочту тебя глупцом… Чувства питают наш мир, подумай, чем бы он был, если бы не чувства человека, чем было бы искусство? литература? музыка? Знаешь, когда мой сын был маленьким я не испытывал особой потребности общаться с ним, а теперь, когда он вырос, он не слишком охотно общается со мной, и мне, и ему не хватало моих чувств тогда, а теперь, когда они вдруг появились у меня, они отравляют и мне, и ему жизнь, так что лучше испытывать чувства вовремя.
– Да… Я рад что увидел вас. Я привез кое-что. – Роланд достал из сумки книгу стихов. – Вот. Было бы интересно услышать ваше мнение. А еще… – он протянул Варвику небольшой рисунок в раме с паспарту.
– Это оригинал?
Роланд кивнул.
– Нет, это слишком дорогой подарок.
– Это просто рисунок. Думаю, сам Эгон выкинул бы его, не задумываясь,