Талка-красавица в губы морозом целует.
И к Хванчкаре совсем меня не ревнует.
Прелесть рубиновой девы радует взор,
Дева хрустальная сердце огнем очарует.
Сегодня завтрашний день увидеть смогут не все,
Завтра сегодняшний день увидеть смогут не все.
Что понапрасну печалиться, выпьем-ка Талки,-
Ведь сегодня сегодняшний день видеть могут не все.
Как пить вино мудрец Хайям учил.
Но правило одно он нам не сообщил:
Коль пьешь, прозрачен будь и чист,
Как Талка, что в хрусталь ты заключил.
Если рядом мой друг – будем мы пировать
И красавицей-Талкой сердца согревать.
Мы отбросим понятия древние ревности,
Будем влажно-холодные губы ее целовать.
Мудрец кто начала вселенной читает,
Кто в лабиринтах наук не блуждает,
Кто истиной сердца живет одного,
Кто Талкой светоч души возжигает.
Любителям Хайяма прославлять
И прах его почтенный лобызать:
Попробовал бы старец Талку -
Стал бы ее в рубаях воспевать.
Зародыш жалкий цыпленок с белком сливаясь, сидит.
И вот уже гадкий утенок по глади несмело скользит.
Но если дан ему будет пожар огнедышащей Талки -
Узы стаи утиной отринув, он бешено в небо взлетит.
Что так сближает Талку и любовь?
Огонь, в котором пламенеет кровь.
Сгорая в них, мы словно умираем,
А возродившись, тянемся к ним вновь.
Если верить ученым – то мы состоим из воды.
Если верить поэтам – то мы состоим из огня.
Воедино я слил их чудесные свойства когда-то,
Вышла Талка, что живою водой наполняет меня.
Два миллиона лет ты трезвым проживал,
Пять тысяч лет назад ты вкус вина узнал.
Сто лет прошло, как ты придумал Талку.
И, вот – таким как я ты наконец-то стал.
Философ-блоха, что покоя не знает,
Пользу Талки для бытия отрицает.
Так творец повелел, что мелкая живность
В ней очутившись, тот час же и погибает.
Мы с другом сегодня вдвоем посидим,
Накроем стол, айран попьем, чумар поедим.
Вспомним дни безвозвратно ушедшие наши,
Бузы аромат и Талки огонь соединим.
Из сада к дому моему мимо рынка путь идет,
Тащу яблок огромный мешок, пот градом идет.
Вернусь и накуплю здесь гранат и винограда
Пока же в свободную руку одна Талка войдет.
На этот остров океана волной я выброшен давно,
В кармане рубаи Хайяма, одно пшеничное зерно.
Страдали и душа, и тело, но время быстро пролетело.
Под старость с хлебом я и с Талкой. И пью хайямово вино.
Графин стеклянный с Талкой всевышний мне явил.
Я, долг свой выполнив пред ним, огонь ее испил.
В нем открываю таинства творца животворящей силы.
Но тайну самого сосуда как познать? И я его разбил.
Бродяга на рынке ко мне приставал,
За Талки бутылку часы мне отдал.
У них два деленья – рожденья и смерти.
Куда же ты стрелки, шельмец, подевал?!
Я графин из-под Талки, напившись, разбил.
Злое действо по умыслу доброму я совершил.
Ведь в мгновение каждое кого-то Он убивает,
Вот и я таким же как он хоть мгновенье побыл.
Бродяга, что бутылку смиренно просил,
Циферблат бытия за нее мне вручил.
За угол зайдя, он выпил всю Талку,
Поделку ж свою навсегда мне всучил.
Нищий старик среди белого дня
Талки бутылку просил у меня.
Книжку потертую сунул, промолвил:
О бытии весь свой век писал ее я.
Есть и такие, которых от Талки тошнит,
Бледны иль гневны они бывают на вид.
Брызжут слюною: как можно быть пьяным!
А у самих под кожей шайтан в торпеде сидит.
В чем жизни суть единого мнения нет.
Талки-красавицы слышу порою ответ:
Это блаженство меж трезвостью и опьяненьем,
Так завещал нам Хайям сквозь тысячу лет.
Чтоб кулинару-поэту