– Будущее пхиносит мне тхевоху. Все слишком быстхо меняется.
Теперь камера фокусируется на его поникших плечах, опущенных глазах. Крупный план руки, которая выключает микрофон.
Следующая сцена – снова в комнате звукозаписи. Лео курит в вентиляцию, прямо у таблички «не курить». Я стою у стены, скрестив руки на груди. Главная деталь – микрофон на высокой металлической стойке. Он разрезает сцену пополам, он привлекает всё внимание. Он – мой главный враг.
Лео делает затяжку и говорит:
– Не стоит расстраиваться. Сейчас всё равно снимают много немых фильмов. Устинов планирует свой новый шедевр, я почти договорился насчёт главной роли для тебя.
Лео стоит показать на экране крупным планом. Его полное имя – Леонид Васильев, но мы все знаем его как Лео, лучшего агента для актёров кино. Русые волосы, очки в серебряной оправе, на указательном пальце – серебряное кольцо. Костюмеру пришлось постараться, чтобы найти эту шёлковую сорочку королевского фиолетового цвета.
Лео прячет окурок в портсигар, тоже серебряный. Говорит:
– Не тоскуй, ты же не виновата. Среди немых актрис тебе равных нет.
Я и без него это знаю.
Я училась в театральной академии – и была одной из лучших, пусть и почти не играла на сцене. Но я нашла своё место в кино. Это я появляюсь в главных ролях в «Владычице Ночи» и «Эвридике»; моё лицо сияет на афишах. Меня знают, меня любят, меня ненавидят.
Но – я смотрю на микрофон – он может лишить меня всего. В кино больше не ценятся твои актёрские навыки, умение показывать эмоции, жить под прицелом камеры. Теперь нужно красиво болтать, и ты звезда!
Камера могла бы записать, как я набрасываюсь на микрофон. Схватившись за железную палку, бью его об стену, пока не останутся бесполезные обломки. Вместо этого Лео помогает мне надеть плащ, и мы уходим.
Дальше – натурные съёмки. Камера следует за мной до такси, потом до дома. Устинов однажды сказал, в будущем камера сможет подниматься в небо и снимать с высоты птичьего полёта.
Он вообще любит фантазировать.
Новая сцена – я поднимаюсь домой, пятый этаж, последний. Каблуки стучат по ступеням. Если бы камера правда могла летать, она бы показала сверху меня и тёмный колодец парадной. Перила давно сломаны, я даже рву о них правую перчатку.
У соседей немало пересудов вызывает моя уединённая жизнь. А ещё – знаки внимания моих поклонников. Сегодня под дверью стоит ярко-розовая коробка, перевязанная лиловым бантом. Это могут быть цветы или конфеты, но, наклонившись, я чувствую вонь.
Кажется, он опять это сделал. Перчатка всё равно порвана, и я тяну за ленту. От запаха глаза слезятся, на миг я зажмуриваю их, но успеваю увидеть, что под крышкой.
Это распотрошённая рыбина. Пустые глаза смотрят прямо на меня. В коробку попала муха, она садится на шляпку, приходится взмахнуть ладонью, отгоняя.
Раньше он присылал мне увядшие розы. Кусочек поминального пирога. Теперь – мёртвая рыба. Около хвоста лежит карточка, я цепляю её двумя пальцами, камера даёт близкий план. Печатные буквы, выведенные уверенной рукой:
«Ты не можешь игнорировать меня. Я покажу тебе!»
Ничего нового.
Бросаю карточку обратно в коробку, носком туфли подталкиваю ту к перилам. Звук шлепка говорит, послание достигло цели.
У моих соседей есть множество поводов для сплетен. Я не замужем – в двадцать семь лет. Постоянно уезжаю куда-то ранним утром или поздним вечером: с небрежно собранными волосами, без макияжа, в осеннем плаще – а на дворе только конец июля. Сажусь в такси и называю адрес частного дома за городом.
Время ночных съёмок.
Это финальная сцена драмы. Моя героиня должна застрелить своего мужа, изменника. Летние ночи бывают очень холодными, поэтому, пока работает гримёрша, я кутаюсь в плащ. Один из знакомых режиссёра уступил нам сад при своём загородном доме, и теперь тот наполнен людьми, техникой и шумом.
В палатку-гримёрную заглядывает мой партнёр по сьёмкам. Для всех поклонниц кино это – Антуан, известный актёр, Ахилл, Отелло, герой и красавец. Я знаю его как Антошу из театрального, который с трудом мог запомнить два листа монолога. Но боги, как он хорош…
– Нас ждут.
На нём брюки и белая рубашка, распахнутая на груди. Все знают, если показать голый торс Антуана, дамы и гомосексуалисты купят билеты дважды. На мне – ночная сорочка и лёгкий шёлковый халат. По задумке режиссёра я должна быть босиком, поэтому сбрасываю туфли перед площадкой, поджимая пальцы от холода травы.
Камера сначала фокусируется на мне: с растрёпанными тёмными волосам, в распахнутом халате. Меня обманул человек, которого я любила, которому клялась в верности. Я долго гналась за ним по саду, и теперь грудь тяжело вздымается под сорочкой.
Один из помощников подаёт пистолет с холостыми патронами. Антуан прижимается к живой изгороди, смотрит прямо в камеру – с неподдельным страхом в глазах. Больше