Полина
Проснувшись сегодня затемно, я как-то странно ощутила своё тело. Точнее – не ощутила вовсе. Вот совсем никак. Более того, именно от осознания этого я и проснулась. Или пришла в себя. Или осознала себя бестелесным Духом…
Вокруг меня была самая что ни на есть тёмная – претёмная ночь и абсолютная тишина. Ни тени, ни блика, ни звука. Даже шума крови в ушах слышно не было. Как и звуков дыхания. Открыты ли были у меня глаза, тоже было не ясно.
И поскольку все ощущения в теле отсутствовали, напрашивался вполне логичный вывод: бестелесными могут быть только Духи, а следовательно, Полина, ты скорее мертва, чем жива.
И что в таких случаях, видимо, закономерно – мне было по себе совершенно никак: ни весело, ни грустно, ни жарко, ни холодно. Блаженная тишина, покой и полное отсутствие каких либо желаний. Нирвана. Предел мечтаний всех страждущих…
Где тогда золотое сияние?
Начинаем думать снова.
И если, Полина, ты мыслишь, значит ты существуешь. Так что ты, Полина, скорее жива, чем мертва.
А вот и волны уже шелестят. И это не море, Полина. Так что, с возвращением тебя, дорогая!
Я прислушалась к своим ощущениям, которые ощущаться совершенно не спешили. Отчётливо слышен был лишь шум прибоя в ушах, и далёкое тоскливое мычание на его фоне.
…Первое устойчивое ощущение показало, что со мной всё явно не в порядке. То есть ощущение тела такое, что вот вроде оно есть, а вроде бы его и нет… Или что я – не совсем я, и тело, соответственно, не совсем моё. Или вовсе даже не моё…
А это не есть хорошо, Полина. Мало того, Полина, это есть очень и очень плохо.
Но всё это может означать только одно: после своего очередного преодоления себя я провалялась в коме пару – тройку недель, вот и дошла до такого состояния. Или же чьи-то последовательные на протяжении последнего времени усилия по лишению меня жизни увенчались, наконец, успехом.
Вспомнить какие-либо события из недавнего прошлого также не удавалось.
Темень была непроглядной, и пришлось действовать на ощупь. С трудом удалось унять руки, и они перестали непроизвольно вскидываться и метаться, пугая меня смутными мелькающими бликами.
То, что я пыталась ощупать, и телом назвать было совершенно невозможно. Это нечто оказалось настолько жалким и хлипким, что я даже опасалась делать резкие движения.
То ли светлее становилось, то ли восстанавливалось зрение, но руки вскоре удалось рассмотреть: длинные, худые, с тонкими пальцами, бледные, с полупрозрачной кожей и с просинью вен. Оставалось надеяться, что это эффект недостатка освещения.
Несколько раз я себя, как полагается, ущипнула за разные места. Больно было.
Надежда на то, что это я и просто долго болела, окончательно рухнула с первым взглядом на волосы, которых оказалось и как-то непривычно много, и, кроме того, они были повсюду. Длинные, тускло мерцающие и извивающиеся серебристыми змеями, они своим нереальным видом вызвали у меня откровенную паническую атаку. И по-видимому, именно они и создавали это призрачное освещение вокруг.
Закрыв глаза, чтобы не видеть этого безобразия, и пытаясь восстановить дыхание и дать вернуться сердцу в положенное ему место, я с ужасом обнаружила, что это самое место у сердца в этом теле находится совершенно с противоположной стороны. Справа, да.
Где-то совсем рядом раздался громкий топот какого-то существа, масса которого, судя по дрожанию поверхности, на которой я лежала, составляла массу тела не одного бегемота. Пробегая мимо, оно неистово взревело, постепенно повышая и громкость, и тональность.
То ли бык, то ли даже дракон… Нет, скорее оба, дуэтом.
Рассвело неожиданно быстро. Только что было совсем темно, а спустя всего несколько мгновений я уже разглядывала комнату. Поразилась стилю интерьера, объединяющего разом готический, рококо и ар-нуво. Несуразная ночнушка представляла собой свободного кроя глухой комбинезон с кружевными лентами, охватывающими запястья, лодыжки, и шею под самым подбородком. И цвет ткани которой почти не отличался от такого же невнятно-белого цвета доставшихся мне с этим телом таких проблемных волос.
Нет, пока я не шевелилась, волосы спокойно лежали на подушке. Стоило же мне едва повернуть голову или чуть глубже вздохнуть, как они, извиваясь и скручиваясь, расползались в разные стороны. Я развязала ленту на запястье и едва не разрыдалась от нахлынувшего на меня чувства жалости к вновь обретённому телу, на глазах покрывающегося синяками от моих же щипков. Пару раз завалившись на бок и всё-таки сумев сесть, я кое-как эти волосы в косу собрала и обвязала вытянутым из рукава кружевом. Отдышавшись и уняв сердцебиение, огляделась.
Чуть посветлело ещё, и стали видны новые детали.
Я восседала на гигантском круглом ложе, а за спиной у меня размещались с десяток объёмных подушек. Почти невесомое одеяло было миленько простёгано, а сама ткань и постельного белья, и моей ночнушки оказалась приятного молочно-белого цвета и ощущалась шелковистой.
Я